Заговорил Володя поздно, причем сначала на языке, понятном лишь мне и частично маме. Во всяком случае, меня часто приглашали быть «переводчиком». Мы с папой даже составили небольшой словарь с переводами его замысловатых словесных конструкций на русский язык; «дись» значило – пить; «тикатьками» – компот; «шляк» – ножик и т.п.

Как-то осенью родители на целый день уехали в поле копать картошку, заперев дверь на ключ и оставив брата под мою ответственность. Но сидеть дома одним так долго, когда на улице играла детвора, было сущим наказанием, и я рискнула выбраться на волю, открыв окно. Жили-то мы на первом этаже, к тому же из окна можно было сначала встать на завалинку. Сначала высадила брата, потом выбралась сама. Вдоволь набегавшись, к приезду родителей мы тем же путем вернулись домой. Родители, если и прогневались, то не очень. К тому же, я затеяла мытье полов в комнате. По-детски, неумело. Закончив нужное дело, мама выговора делать мне не стала. В шесть лет я уже умела чистить картошку – маленьким ножом, часто сама прибирала в комнате, следила за братом.

Как я уже говорила, детских игрушек у нас было немного, зато они всегда были в ходу. Как многие девочки того времени, я любила играть в куклы, в «дом». Маленькую лошадку с повозкой мы то и дело чем-то нагружали. Была матрешка, из которой получалось три деревянных фигурки; машинка, внутри которой время от времени каким-то образом оказывалась самая маленькая куколка из матрешки, прозванная Ванькой. С папиной помощью мы кое-как извлекали Ваньку из кабины машины. Но наутро он почему-то снова оказывался внутри. Мы с братом недоумевали. Однако брату для развития нужны были все новые и новые предметы. Тогда папа догадался приносить с работы вышедшие из строя радиодетали, предназначенные на выброс. Постепенно таких «игрушек» накопился целый ящик из-под посылки. Первый вопрос сына, встречавшего пришедшего с работы отца, был: «Илюську принес?» если игрушки в тот раз не было, я, видя папино замешательство, брала из ящика что-нибудь и незаметно давала папе в руку. Ведь малыш мог и реву дать. – О, такая у меня уже есть, – говорил Володя и бежал к своему хранилищу искать нечто подобное.

Из книг запомнилась отдельно изданная «Сказка о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина. Читал нам папа ее часто. Содержание сказки понималось тогда буквально, но сама музыка пушкинского стиха, глубина и завершенность русской речи делали смысл излагаемого очень выразительным. Была у нас к тому же совсем взрослая книга о жизни и творчестве А.С. Пушкина. Я без конца разглядывала фотографии, помещенные на страницах этой книги. Особенно мне нравились прически и наряды Натальи Николаевны – жены поэта и княгини Волконской. Позже, научившись читать, наслаждалась стихами из этой книги, описывавшими какую-то фамильную усадьбу:

«… Окошки в сад зеленый,

Где липы престарелы

С черемухой цветут,

Где ландыш белоснежный

Сплелся с фиалкой нежной…»

Стихи поразили меня и своей красотой и прелестью той картины, которую изображали. А.С. Пушкин, наверное, с тех пор стал любимым поэтом на всю жизнь.

Еще у нас, как я говорила, были папины сказки по вечерам, а в воскресные дни – и по утрам. Никто никуда не спешил. Мама начинала хлопотать по хозяйству, а мы с братом забирались к папе в постель и слушали то про Змея Горыныча или про Аленький цветочек, то про кота в сапогах или про Золушку, причем наряды сестер, собиравшихся на бал, описывала я сама.

Рисовать цветными карандашами тоже начали в то время, но в этом деле фантазия оставалась бедной. Рисунки наши дорисовывал опять же папа. На них обычно красовался большой дом, двор, колодец, деревья и обязательно «прыгала» маленькая собачка.

Назревала потребность в расширении нашего информационного поля. Вскоре был найден блестящий выход. Нам с братом купили фильмоскоп. Сначала маленький – ручной, с выдвигающимся, как подзорная труба, увеличительным стеклом. Глядя в него и вращая деревянную ручку, с помощью которой, кадр за кадром перекручивалась пленка, можно было смотреть диафильмы. Они продавались тогда в книжных магазинах в большом количестве. Скрученные тугим рулоном, пленки паковались в разноцветные пластмассовые баночки, на которых наклеивались этикетки с названием диафильма. Наша фильмотека, начавшаяся с нескольких первых фильмов, пополнялась постепенно.

Вскоре был приобретен настоящий электрический фильмоскоп, работавший по принципу проектора. Аппарат устанавливался на столе, подключался к электрической сети. На стене появлялся светящийся экран. В специальную рамку с опять же вращающейся ручкой вставлялась пленка. Наводилась резкость… В комнате гасили свет, все устраивались поудобнее, и начинался фильм. Тексты под кадрами читал поначалу папа. Мы замирали. Все внимание приковывалось к светящемуся экрану. И если от книги в любой момент можно было отвлечься, то от фильмоскопа мы не отвлекались до конца фильма.

Наши первые любимые фильмы: «Горячий камень», «Дым в лесу» – по рассказам А. Гайдара; со стихами А.С. Пушкина – «Сказка о царе Салтане»; стихами Агнии Барто, К. Чуковского, С. Маршака, С. Михалкова и др.; детские небылицы Н. Носова – «Тук-тук-тук», про Незнайку; китайская сказка «Братья Лю», русские народные сказки и др.

Покупались нам диафильмы и более серьезного содержания: «Сын полка», «Первоклассни-ца Маруся», «У них есть Родина», «Детство. В людях» – А.М. Горького; «Молодая гвардия» и даже «Освобожденный Китай», который, правда, мы смотрели не очень часто. Просмотр диафильмов не был для нас будничным, повседневным занятием. Скорее наоборот, это дело носило праздничный, поощрительный характер. Его нужно было заслужить, наконец, дождаться, когда освободятся от домашних дел родители, или когда придут гости. Результаты домашних вечеров, проведенных у экрана, не замедлили сказаться. Они развивали память, мышление, и уже в первых классах школы я могла на уроке почти наизусть рассказать, например, «Горячий камень» А. Гайдара.

О мальчике – Ивашке Кудряшкине, нашедшем волшебный камень, с помощью которого можно было начать свою жизнь сначала. Но даже одинокий израненный старик, которому мальчику решил подарить такую возможность, отказался от новой жизни, поскольку собственная прожитая жизнь, даже очень тяжелая, была ему дороже.

Повести и рассказы А.П. Гайдара: «Чук и Гек», «Мальчиш-Кибальчиш», «Голубая чашка», «Военная тайна», «Тимур и его команда», «Судьба барабанщика» и другие, мне кажется, любили все дети моего поколения. Они по-настоящему волновали, воспитывали, учили быть честными и благородными людьми. Многие из рассказов А. Гайдара были экранизированы. Фильм «Судьба барабанщика» я смотрела много раз и всегда с большим интересом. А фильм «Тимур и его команда» стал руководством к действию, дав начало такому благородному почину как тимуровское движение. Присутствие в рассказах отрицательных персонажей – диверсантов, вредителей в те послевоенные времена не казалось надуманным. А.П. Гайдар умел говорить с детьми о трудных сторонах жизни. Позже я прочла рассказ «РВС», повести: «Школа», «Дальние страны».