— Хай-ла-а, хай-ла-а, огонь сильнее дерева, — пели малайцы. — Хай-ла-а, хай-ла-а…

— Опять сломал топор, беглый дьявол!… — Начальник участка нагнулся с седла и рванул сломанное топорище из руки крайнего малайца в синей головной повязке. — Поди туда! — Начальник указал на край участка.

Малаец пошёл туда, куда ему указали. Он слегка шатался; синева густой тенью лежала у него на лице, губы дрожали.

Тяжёлый приступ тропической лихорадки тряс человека.

На дальнем участке корчевали пни. Это была самая трудная работа, её давали в наказание. При выкорчёвывании деревьев люди работали среди развороченных глыб, в нагретых солнцем испарениях влажной почвы, в тучах мошкары.

Мандур Аслим бегал по разрытой земле между стволами. Скорее, скорее!… Надо скорее очистить участок от поваленных деревьев; сегодня должен приехать из Наталя новый амтенар. Сегодня, как назло, человек двенадцать не вышли на работу: семерых трясла лихорадка, остальные с утра катались по земле, плача, как женщины, должно быть, накурились ночью опиума… А этот беглый Шакир… его и во время припадков заставляли работать. Он убежал с индиговых плантаций. Больше того, — он других подбивал к побегу. Он объяснял крестьянам, что индиго вредит их посевам, на десятки лет истощает почву; и крестьяне жгли посадки и уходили с плантаций. Его поймали и отправили в наказание на самые тяжёлые работы, в лес. Он и отсюда бежал и попался только потому, что заболел лихорадкой. Его взяли в бреду, он кусался, когда его вязали. У него были такие глаза!… Аслим боялся беглого.

— Меня прислали к тебе, Аслим, — сказал Шакир.

Аслим отскочил и изо всей силы хватил по пню гибкой бамбуковой палкой.

— Злой дух тебя прислал!… Берись вон за то дерево!

Восемь человек взялись за огромный поваленный тамаринд. Со скрипом дерево поднялось с земли. Сжав зубы, согнувшись, люди сделали первые четыре-пять шагов. Вдруг кто-то сдал впереди.

— А-ай!… Спасайся!…

Дерево рухнуло. Четверо малайцев успели отскочить, остальные остались на земле, подмятые верхушкой.

— Поднимайте!… Скорее!…

Сбежались люди, дерево приподняли. Трое остались лежать, один отполз.

— Это он, беглый! Шакир!… Это из-за него, я видел!…

Аслим подбежал и палкой хватил Шакира по спине.

Малаец неловко сел и застонал, держась за голову.

— Не тронь его!… Ты видишь, он больной!… Не тронь его, Аслим! — заговорили все сразу, сходясь ближе.

— Это из-за него, из-за него!… Он первый упустил, я видел! — Аслим колотил палкой по синей повязке Шакира. Кровь хлынула у того из носу. Его сильно придавило верхушкой, он ещё не совсем очнулся.

— Вставай! — крикнул Аслим.

Гибкая палка ещё раз опустилась на синюю повязку малайца. Он не вставал. Недобрые воспалённые глаза глядели на мандура; синяя тряпка, намотанная на голову, была только немногим темнее его посиневших губ.

— Он больной, ты видишь, он больной! Его нельзя было посылать на работу!… — кричали малайцы.

Буланый конь выскочил из ближнего леса: кто-то приближался к участку крупной рысью.

— Это новый амтенар!… Вставай, пёс, мне достанется из-за тебя!…

Аслим колотил и колотил по синей тряпке, не видя, что кровь хлещет у человека изо рта и из носу.

Всадник придержал своего буланого. Светлые волосы падали ему на лицо, шляпу давно сбило в лесу ветвями. Лесные колючки гроздьями налипли на куртку Эдварда, — уже много дней он скакал лесами, объезжая свой округ.

«Должно быть, в столице, в Батавии, не знают, что делается здесь, в глуши, — наивно думал Деккер. — На постройку дорог сгоняют насильно. На плантациях избивают до полусмерти. Под индиго и кофе распахивают не пятую часть, а больше половины рисовых и кукурузных посевов, целые кампонги голодают!…»

Эдвард носился из кампонга в кампонг, с участка на участок. Он старался исправить зло, восстановить справедливость.

— Что тут такое?… За что бьёшь? — ещё издали крикнул Эдвард.

Аслим опустил палку.

Малайцы сошлись вокруг.

— Он больной, туван, он больной!… — Все заговорили сразу.

Эдвард соскочил с коня.

— Больного надо отправить в госпиталь! — сказал Эдвард.

Шакир провёл рукой по лицу, размазывая кровь и грязь. Он глядел на Эдварда. В первый раз белый человек заступился за него!… Глаза у Шакира прояснились. Он даже встал; казалось, приступ лихорадки отпускал его…

Малайцы сгрудились вокруг. С доверием и надеждой они смотрели на Эдварда. Значит, правда, что новый амтенар заступается за здешних людей?…

— В госпиталь?… Малайца в госпиталь?… — Аслим растерялся.

— Да, в Наталь, в госпиталь, на хорошей повозке. А ты, мандур, брось свою палку! — приказал Эдвард. — Не смей драться на участке! Если ещё хоть раз тронешь кого-нибудь палкой, я тебя прогоню и отдам под суд.

Эдвард поскакал дальше. Светлая открытая голова мелькала уже за дальней изгородью.