Шрифт:
Подхватывая идеи Федорова и других космистов, Валерьян Муравьев развивает представление об «овладении временем», дающем возможность людям, усовершенствованным биологически и физиологически, победить смерть. Он предполагает, что бессмертие возможно «не в виде только представления о бессмертности души, как это имеет место в мистике, а в виде математически и научно обоснованного возобновления» [622] личности. Примечательно, что в деле целостного преобразования человека немалая роль предназначалась половому вопросу — причем не аскезе, а преодолению деления человека на мужчину и женщину. Таким образом, «то, что сейчас является любовью мужчины и женщины, в исправленном виде, без уродств присущих ей преувеличений, будет возникать во взаимных отношениях новых людей. Такая любовь превратится в высшую дружбу, до сих пор тщетно искомую мудрецами» [623] . В отличие от андрогинизма платоновского типа, Муравьев считает возможной многополость будущего нового человека [624] . Идеи Муравьева и других космистов свидетельствуют о странном сплетении еретико-апокалиптических и квазинаучных учений в ранний советский период.
622
См.: Муравьев В. Овладение временем. М., 1924. С. 105 (репр.: Мюнхен, 1983).
623
Муравьев В. Овладение временем. М., 1998. С. 275. (Издание отличается по содержанию от издания 1924 г.)
624
Проблеме преодоления смерти посвящена антология «Die Neue Menschheit. Biopolitische Utopien in Russland zu Beginn des 20. Jahrhunderts» (Hrsg. von Boris Grays und Michael Hagemeister. Frankfurt a. M., 2005), в особенности введение: Hagemeister M. «Unser K"orper muss unser Werk sein». Beherrschung der Natur und "Uberwindung des Todes in russischen Projekten des fr"uhen 20. Jahrhunderts. S. 19–67.
В романе «Чевенгур» как бы свертываются в сложный клубок все нити апокалиптическо-революционного мышления, включающего в себя такие классические мотивы, как тысячелетнее государство, страшный суд, конец времени и т. д. В трактовке этой тематики можно различать разные слои. Прототипическим образом событий является история европейских хилиастических направлений в Западной Европе XII–XVI веков (Мюнстер анабаптистов, гуситский Табор) — они словно предвосхищают судьбу русских апокалиптиков. На этот исторический фон накладывается слой русского сектантства, народного правдоискательства и федоровских идей. Третий слой предстает в виде большевистской революции и соответствующих ей представлений.
К роману Платонова применимо наблюдение немецкого автора, отмечавшего, что в русской революции народный хилиазм «полностью стал жертвой политического учения» и «беспомощно и бесследно погиб в катаклизме политики» [625] . Для большинства людей из народа русская революция была не просто политическим и социальным событием, но «восстанием против времени и его ограничений: отсталость, угнетение, страдание и смерть» [626] . Понимание революции как апокалипсиса казалось нарушением вечного круга циклического времени и наступлением нового космоса [627] . Такие взгляды, очевидно, характерны для обществ со слаборазвитым линеарным эволюционизмом, в которых исторический прогресс принимает катастрофические формы. В то время как на Западе, по словам Энгельса, марксизм проходил путь от утопии к науке, русский марксизм — по исторически понятным причинам — шел обратным путем, от науки к апокалиптике. Думается, что роман «Чевенгур» в частности и творчество Платонова в целом полнее раскрывают специфику русской революции, чем многие якобы марксистские анализы, в которых марксизм подвергается насильственному выпрямлению для адаптирования его к русским условиям.
625
M"uhlestein Н. Op. cit. S. 77.
626
Williams R. The Russian Revolution and the End of Time: 1900–1940 // Jahrb"ucher f"ur Geschichte Osteuropas. 1995. № 43. P. 365.
627
Оказывается, что по отношению к русской культуре фонетическое сходство английских понятий «revelation» и «revolution» не является лишь игрой слов. См.: Bethea D. M. The Shape of Apocalypse in Modern Russian Fiction. P. 184.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Список публикаций Х. Гюнтера об А. Платонове, в переработанном виде вошедших в эту книгу
Жанровые проблемы утопии. «Чевенгур» А. Платонова // Утопия и утопическое мышление / Сост. В. А. Чаликова. М., 1991. С. 252–276.
Чевенгур и «Опоньское царство». К вопросу сектантства у Платонова // Russian Literature. 1992. № 32–3. С. 211–225.
Das Goldene Zeitalter aus dem Kopf und aus dem Bauch. Die Utopieproblematik bei Dostoevskij und Platonov // Zeitschrift f"ur slavische Philologie. 1993. № 1. S. 157–168.
«Котлован» и Вавилонская башня // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М., 1995. Вып. 2. С. 145–151.
«Юродство» и «ум» как противоположные точки зрения // Sprache und Erz"ahlhaltung bei Andrej Platonov / Hrsg. von R. Hodel und J. P. Locher. Bern; Berlin; Frankfurt, 1998. S. 117–131.
«Ювенильное море» как пародия на производственный роман // Russian Literature. 1999. № 46–2. С. 161–170.
«Счастливая Москва» и архетип матери в советской культуре 1930-х гг.// «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М., 1999. Вып. 3. С. 170–175.
Любовь к дальнему и любовь к ближнему: Постутопические рассказы А. Платонова второй половины 1930-х гг. // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М., 2000. Вып. 4. С. 304–312.
От «безотцовщины» к «отцу народов» // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Воронеж, 2001. С. 51–60.
К эстетике тела у А. Платонова (30-е гг.) // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М., 2003. Вып. 5. С. 76–84.
Аллегорические структуры в «Котловане» // Russian Literature. 2004. № 56–1/2/3. P. 107–119.
Философия памяти Н. Федорова // Философия космизма и русская культура. Сост. К. Ичин. Белград, 2004. С. 165–175.
Любовь сектантских братьев и сестер (К проблеме телесности в романе «Чевенгур») // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М., 2005. Вып. 6. С. 54–64.
Das Opfer bei Andrej Platonov // Gabe und Opfer in der russischen Literatur und Kultur der Moderne / Hrsg. von R. Gr"ubel und Gun-Britt Kohler. Oldenburg, 2006. S. 321–342.