Вторые сутки разведчики наблюдали за жизнью на немецких складах боеприпасов, расположившихся в старых надежных хранилищах, вероятно, раньше принадлежавших какому-нибудь заводу или большому совхозу. Кирпичные и железобетонные помещения были построены основательно, на века, да и инженерные службы немцев, судя по всему, хорошо поработали и над укреплением складов, и над их маскировкой. С воздуха пытаться атаковать объекты было бессмысленно, поскольку и толстенные стены, и перекрытия не всякая бомба взяла бы, и противовоздушную оборону немцы организовали прекрасно: две зенитные батареи несли боевое дежурство круглосуточно и, вероятно, достаточно бдительно.

Не менее грамотно была организована и охрана: за сутки с лишним Прохоров так и не смог найти слабых мест в налаженной с немецкой тщательностью службе караульного подразделения. Часовые на постах не дремали, ворон, что называется, не считали, смена приходила в четко назначенный час, и вся территория, огороженная аккуратными рядами колючей проволоки, четко просматривалась.

Рассчитывать на возможность скрытно подобраться к часовым или к складам было просто глупо: днем любой чужак почти наверняка был бы сразу замечен часовыми, а ночью территория пусть и очень скупо, но освещалась, что тоже снижало шансы любого диверсанта практически до нуля.

– Мечтал таракан сожрать паровоз… – вполголоса проворчал Прохоров, опуская бинокль и бесшумно сползая с пригорочка, с которого лейтенант до рези и тумана в усталых глазах рассматривал подходы к складам и мерно прохаживающихся по периметру часовых. Обессиленно откидываясь на спину, Прохоров ненавидящим взглядом посмотрел на хмурившиеся в небе тучи и мрачно буркнул: – Курить до смерти охота… Как же к этим падлам подобраться, а? Я уже всю думалку сломал! Ну, ни с какого края не подкопаешься – бдят, понимаешь… А время-то идет, командование ждет результата, а у нас…

– А у нас уже и жратва, считай, закончилась, – в тон командиру добавил Миронов, в паре с лейтенантом дежуривший на импровизированном НП. – Товарищ лейтенант, а если попробовать на паровозе подкатить и на территорию въехать? Ходят же по ветке маневровые – мы три раза насчитали, когда они вагоны пригоняли-угоняли. Где-нибудь на подъезде в будку вскочить и…

– И тут же тебе головенку-то и открутят! – хладнокровно перебил Алексея Прохоров. – На площадках вагонов и платформ охрана ездит, да и при въезде на территорию паровозы и все остальное проверяют. Не, как сказал бы твой бывший знакомый Серый, «фенькин номер» – пустая затея! К тому же, дорогой мой, глупая и не просто опасная, а смертельная.

– Эх, захватить бы зенитку и разнести в пыль и караулку, и охрану, а потом уже и взорвать эти склады к чертовой матери, – ничуть не обидевшись на слова командира, мечтательно сказал Лешка.

– Это еще глупее, чем захват паровоза, – снова безжалостно забраковал по-детски наивную и заведомо невыполнимую идею Миронова Прохоров. – Впятером? Даже если сам черт нам поможет и мы доберемся до зенитки и захватим ее, то сюда по тревоге быстренько примчится рота эсэсовцев, и нас за минуту в ту же пыль разотрут. Смерть, конечно, страшно красивая и даже геройская, но нам-то другое надо, так?

– Так точно, – печально вздохнул Лешка и вдруг неожиданно резко привстал и, хитровато щурясь, выдал не очень понятную фразу: – Товарищ лейтенант, а ведь они тоже люди!

– Глубокая мысль, – рассеянно кивнул Прохоров и неодобрительно покосился в сторону Алексея. – В твоем роду попов, случаем, не было? Или священников – как там их правильно… Тоже мне, людей он нашел. Тварь фашистская – она тварь и есть! Ты попонятнее говорить можешь, философ хренов?

– Вот смотрите. – Миронов подхватил обломок ветки и несколькими штрихами изобразил на глинистом пятачке схему расположения складов и караульного помещения. – Вот у нас склады – охраняются двумя часовыми в три смены. Все это хозяйство обнесено несколькими рядами колючей проволоки, так? Так! Теперь караул: это еще шестеро, включая отдыхающих часовых, разводящего фельдфебеля и младшего офицера – начальника караула. Само караульное помещение находится метрах в сорока от складов и обнесено кирпичным забором. На дурака ни на посты, ни в караулку не сунешься – как вы говорите, за три минуты перебьют, как тараканов большой тапкой! Да и зенитчики, если какая заваруха, тоже ведь спать не будут – так саданут, что… Так, что еще остается? Смена приезжает откуда-то из местной части в шесть вечера и остается на сутки. Вроде бы и нет ни одного слабого места, да?

– Все это, стратег мой дорогой, я и без тебя знаю, – начал всерьез злиться Прохоров. – Ты там что-то про людей болтал – вот и объясни мне, неразумному, что ты в виду имел? А лекцию про зенитки и проволоку я и сам тебе могу прочитать!

– Вот! – Алексей торжественно воткнул в глину небольшой камешек. – Это нужник, в который фрицы перед сном наведываются – как и все обычные люди. Освещен вообще никак, а стена за ним стоит почти вплотную и часовым она не видна.

– То есть ты хочешь сказать… – Командир оживился, и в глазах его мелькнуло понимание и нечто вроде веселой искорки. – А что, что-то в этом есть! Молодец, рядовой Миронов! Затея, мягко говоря, дерьмецом отдает, но другого варианта у нас, похоже, и нет.

Прохоров еще разок придирчиво осмотрел нацарапанную Алексеем схему, нетерпеливо подхватил бинокль и снова заполз на горушку, желая удостовериться, что на территории караульного помещения за эти несколько минут ничего не изменилось и дощатая будка туалета красуется на прежнем месте. Минут через пять лейтенант вернулся – на губах Прохорова играла азартная улыбка. Командир подмигнул Миронову, важно приподнял и покрутил указательным пальцем:

– У нас частенько все делается через… эту самую, да? И в этом, запомни, дорогой ты мой, наша сила! Гадом буду, если мы этот склад не рванем! Ты в детстве лягушек через соломинку надувал? Нет? Много потерял, философ! Вот и мы сегодня же ночью фрицев надуем и бабахнем! Так бабахнем, что чертям жарко станет! Это я, лейтенант Прохоров, тебе говорю! Так, здесь мы с тобой уже ничего нового не высмотрим – возвращаемся к ребятам…