Шрифт:
Стоп, вроде разговаривают! Точно, немцы. Смеются – видимо, караульный у калитки подшучивает над вышедшим во двор. По нужде? Точно, шаги! Приближаются… Ну, Аллах, не подведи!»
За забором послышался легкий скрип открываемой дощатой дверцы, затем последовал едва уловимый стук и шарканье подошв по доскам пола. Тишина… Значит… Значит, у Юсуфа пока все идет как надо – одним немцем стало меньше! Сейчас Ахатов накинет на плечи шинель фрица и «вернется» в караулку. Только бы в дверях не столкнулся с каким-нибудь любителем покурить на крылечке! Ага, скрипнула дверь… Пошел Юсуф.
Глава 17. Октябрь 1943 года. Ноль – два в нашу пользу
Миронов был уверен, что сейчас и все остальные его товарищи точно так же до боли и звона в ушах прислушиваются к каждому шороху. И, так же как и он, слышат лишь тяжкое буханье своих сердец, поскольку больше никаких новых звуков с «той стороны» не раздавалось.
Прошло, вероятно, минут пятнадцать, показавшихся разведчикам чуть ли не пятью часами, когда с той стороны в кладку стукнули отчетливым двойным ударом – Яровец подавал сигнал, что все в порядке и Прохорову с остальными бойцами пора тоже перебираться во двор караулки…
Перемахнуть через ограждение было делом двух минут. Еще столько же разведчикам понадобилось на то, чтобы осмотреться и короткими перебежками пересечь двор наискосок и войти в караульное помещение. Сержант Яровец остался на улице – приглядывать за воротами, около которых Лешка, торопившийся за Прохоровым и остальными, успел рассмотреть темневшее на земле тело.
В караулке Миронов в первую очередь увидел немецкого унтер-офицера, сидящего в углу со связанными руками и с кляпом во рту. Кляп, видимо, напитался кровью из разбитых носа и губ, поэтому выглядел жутковато – словно унтер хотел, но так и не смог проглотить кусок сырого мяса. Чисто выбритому лицу немца тоже не очень повезло: под левым глазом багровел и наливался темной синевой приличных размеров кровоподтек. Но не синяк удивил Алексея, а совершенно стеклянный взгляд немца, в котором плескалось неверие в происходящее пополам с ужасом.
Проследив за взглядом унтер-офицера, Алексей увидел присевшего у стены на корточки Ахатова. Увидел и почувствовал, как оборвалось сердце от нехорошего предчувствия, – Юсуф невидящим взглядом смотрел в пол и, казалось, совсем не замечал, что и гимнастерка его, и лицо обильно забрызганы свежей кровью. Но еще страшнее выглядели руки разведчика: создавалось впечатление, что Ахатов только что выкупал их в крови.
– Юсуф! – Прохоров одним прыжком перемахнул комнату и присел перед товарищем. – Что?! Ранен? Ты же в крови весь, зараза… Куда тебя?
– Меня? – чуть скривил губы Ахатов и посмотрел на лейтенанта каким-то чужим, неузнающим взглядом – Миронову показалось, что глаза у Юсуфа в эту минуту необычно темные, пустые и очень страшные. – Нет, лейтенант, со мной все в полном порядке. Ни царапинки. Я все сделал. В комнате отдыха лежат двое. Остывают. Разводящего я зарезал тоже – он там, в проходе лежит. Унтера ты сам видишь – его я, правда, помял немного. А с караульным на воротах было все просто: я открыл дверь и бросил нож – там же и пятнадцати метров нет. Все в порядке – Аллах помог нам…
– Я помню, – серьезно кивнул Прохоров, – твой дед был великим воином. Внук ничуть не хуже – это тебе я, лейтенант Прохоров, говорю! Ну, ты пару минут посиди, а мы с твоим унтером поболтаем по-свойски…
Лейтенант подошел к унтер-офицеру, несколько секунд молча сверлил его тяжелым взглядом и, наконец, спросил:
– Пароль и отзыв для часовых – быстро! Ганевич, переведи ему!
Немец вжимался в угол и, испуганно моргая бесцветными ресницами, посматривал то на лейтенанта, то на Ахатова, медленно отходившего от пережитой схватки, и скороговоркой бормотал нечто малопонятное – Прохоров разобрал только одно слово: «берсерк».
– Вот это точно, – кивнул командир разведчиков, – скоро мы всем вам бирсек устроим! Надо же, сколько слышал о белесых и рыжих фашистах, а наяву первый раз рыжего вижу. Ганевич, да что он там бормочет – ни хрена не разберу?!
– Это он о берсерках толкует, – прислушался Ганевич и пояснил: – Вроде бы у древних викингов были такие воины, которых во время боя охватывало безумие, и они в одиночку могли убить десяток и больше врагов. Говорит, что это очень страшно и он впервые увидел нечто подобное.
– Это он про Ахатова? – понятливо усмехнулся Прохоров. – Да, Юсуф у нас такой! Ты скажи этому уроду рыжему, что если он сейчас не расскажет обо всем, о чем я спрошу, то я его нашему берсерку отдам! Впрочем, нет, – лейтенант нарочито медленно достал свой нож и начал демонстративно поигрывать отточенным клинком перед лицом вконец ошалевшего унтера, – я сам, лично, сначала вырежу ему его поросячьи глазки – это чтобы ему было не так страшно видеть остальное. Потом я вырежу ему печень и заставлю жрать – маленькими кусочками. Слово в слово переводи! Пусть эта паскуда хорошенько прочувствует, что его ждет в случае неправильного поведения. Ферштейн, рыжий?!