Шрифт:
— Правильно. Но я говорил вам об одной важной вещи. Я привел вам слова Пьера Кюри. Разумеется, не совсем точно, но я говорил, как он высказывался; некоторые научные факты, попав в дурные руки… могут быть использованы во вред человечеству…
— Это и есть тот пагубный путь?
— Но я скажу больше. Ученый должен быть осторожным в формулировке своих выводов. И Кюри был осторожен. Он сказал «во вред». Я так же осторожен. И формулирую мое определение с величайшей осторожностью. Не только в аудитории Сорбонны, но и здесь. В разговоре с тобой, мой молодой друг…
— Молодой, — иронически повторил Януш.
— Так вот, я вынужден сказать: могут привести к гибели человечества…
— Должно же человечество когда-то кончиться.
— Да! И теперь мы знаем как! Когда-то говорили об остывании солнца, о высыхании морей, бог весть какие только бредни, то есть я хотел сказать — гипотезы… — одернул сам себя Марре Шуар. — А теперь мы знаем: как в священном писании, как в Апокалипсисе. В сплошном пламени, в распаде всего сущего на атомы и в распылении атомов. Ты понимаешь — атомов.
— Более или менее понимаю.
— Теперь ты понимаешь, каким преступлением было расщепление атома? Наука должна была это совершить. К этому она шла. Она должна была это совершить, как тот студент из «Преступления и наказания» должен был убить свою старушонку, К этому она шла начиная с того наивного философа, который дал название: а-томос — то, что не может быть разделено, неделимый. А мы разделили… И с этой минуты стало известно, как погибнет мир.
— Может, это и лучше.
— Как это лучше? Ведь неизвестно, когда он погибнет. Неизвестно, в какой момент какому-то безумцу придет в голову бросить это…
— Что? — с внезапным страхом спросил Януш.
— Бомбу. Атомную бомбу. К этому стремится человечество, над этим работают лаборатории в Америке, в Германии, в Норвегии. Этого от меня хотели: бомбы, атомной бомбы. И какой-то безумец ее бросит…
— И что? Что тогда?
— Разве для этого мир существовал миллионы лет, то есть земля существовала… Прости, но я всегда выхожу из себя, говоря об этом, и перестаю мыслить четко. Перестаю взвешивать слова. Так вот, для того ли человечество существовало на земле столько миллионов лет, чтобы единственной целью, к которой оно придет, было самоуничтожение? Самое глупое самоубийство?
— Иногда самоубийство — единственное спасение.
— А, какая сентиментальная чепуха! Над всем человечеством висит дамоклов меч.
— Все, что вы говорите, профессор, меня страшно удивляет, — сказал Януш, совершенно успокоившись. — Ведь человечество все равно должно исчезнуть. И вы умрете, и я, и все эти студенты, которые так шумят вокруг нас, все они будут трупами. Так не все ли равно, если они превратятся в пепел, в дым…
— Но все сразу!
— Хотя бы и так. Смерть неизбежна.
— Вы даже не задумываетесь, — рявкнул Марре Шуар, точно отстраняя Януша этим «вы» от себя и от своих откровений, — что исчезнут не только люди, исчезнет все достояние человечества. Соборы, картины, книги…
— И сама наука, которая к этому привела, — усмехнулся Януш.
— Вы знаете, что сказал один из наших ученых? Новые средства, которые изыскивает наука, приближают равно как свершение того, чего общество ожидает от них, так и опасность того, чего от них не ожидают! Видите? Опасность. И хотя общество этого не ждет, есть, однако, силы, которые ждут… ждут, говорю тебе, ждут… величайшей оказии!
— Иначе говоря, наука из силы подсобной, служебной превращается в силу руководящую и господствующую. Тогда почему же катастрофа? Ведь и Платон мечтал о том, чтобы государством управляли ученые.
— Какие ученые?
— Благородные ученые.
— О боже мой, — снова фальцетом выкрикнул Марре Шуар, — да ведь наука этически нейтральна. И она пойдет в любом направлении. Говорят, что ученые неподкупны, что их интересует только благо науки. Неправда, они пойдут в любом направлении и оставят в конце tabula rasa … [20]
20
Чистая доска (лат.) — в значении «пустое место, пустота».
— Человеческая деятельность, труд, творчество — это же все должно оставить свой след.
— Ничего, rien, — сказал Марре Шуар и все отрицающим жестом сбросил пустой стакан, который, к счастью, упал на диванчик.
Януш поставил стакан на стол.
— Вот видите, не разбился, — сказал он с улыбкой.
Но Марре пропустил мимо ушей этот намек.
— Человеческая деятельность! — иронически фыркнул он. — Человеческая деятельность! Тут никакая деятельность не поможет.
— Но ведь сознание этого просто ужасно! — запротестовал Януш. — Если оно проникнет глубже, в массы…