Шрифт:
— Есть, есть! — пищал он, размахивая открыткой.
Януш взял ее из рук Мальского.
Это была почтовая открытка несколько большего чем обычно, размера. На фоне ярко-голубого лакированного неба вырисовывалась Триумфальная арка в Париже. Рядом была изображена подкова, обвитая стебельками клевера с четырьмя листочками. Открытка была засижена мухами, но голубизна ее не вылиняла и, чистая, назойливо-броская, окаймляла изящные очертания арки. На другой стороне был адрес, написанный рукой Эдгара, и слева текст: «Сердечный привет из Парижа. Эдгар Шиллер». Вот и все.
Януш улыбнулся и отдал открытку Мальскому. Тот принялся крутить ее так и сяк.
— Никакой ценности это не имеет, — сказал Януш.
Мальский возмутился.
— Как это не имеет? А подпись?
— Подписей Эдгара много, хотя бы на счетах от портного.
— И больше у вас ничего нет? — с отчаянием обратился к Яжине Мальский.
— Нет, нету. И никаких писем никогда не было. Пан Эдгар наезжал порой, и то давно это было, а писать не писал. Может, у Гелены что было…
Януш промолчал, не желая затрагивать эту щекотливую тему.
— Какие-то бумаги она жгла… — И старый органист вдруг замолчал, беспомощно глядя на Мышинского.
Януш вновь взял открытку. Каким это чудом Эдгар, который всегда старался писать на отличной или уж во всяком случае на приличной бумаге, Эдгар, не любивший открыток, как мог он купить такое уродство и отослать его в Лович? Неужели у него не было под рукой другой открытки? Или кто-нибудь поднес ему эту как образец безвкусицы? А может, шел Елисейскими полями и наткнулся на несчастного старичка, умолившего купить у него несколько открыток? Дату Шиллер не поставил, число на почтовом штемпеле стерлось. Сама открытка не выцвела, но оборотная сторона пожелтела — видимо, долго лежала на солнце. Клочок бумаги, привет одного покойника другому. И никому уже не установить, когда Эдгар отослал эту открытку и когда Рысек ее получил. Может быть, он был уже болен? Послание от брата к брату, к брату по болезни, по смерти. Канувший в ничто миг жизни человека. «И какого человека!» — мысленно добавил Януш.
Мальскому непонятно было его состояние.
— Ну что ж, — произнес он вдруг так громко, что Януш даже вздрогнул, — придется возвращаться ни с чем, вернее, с этой жалкой добычей. А?
Януш хмуро взглянул на него.
— Боюсь, что даже без этой добычи, — спокойно заметил он.
— Вы что, не возьмете эту открытку?
— А зачем?
— Как это зачем? Это же открытка от Эдгара!
— Никакого пробела в его биографии эта открытка не заполнит. На ней даже числа нет.
— Мы располагаем периодом ad quem [59] , — важно заметил Артур.
59
Данный (лат.).
— Возьмите, дорогие, возьмите, — принялся уговаривать старый Яжина, ерзая в своем кресле. — На что она нам?
Дануся, стоя у порога, хмуро прислушивалась к этому торгу и разговорам о «ее» открытке.
Януш взглянул на нее, улыбнулся и, подойдя к ней, протянул открытку.
— Возьмите, Дануся, и приколите обратно на стенку. Это открытка от одного великого человека, который любил вас, когда вам было три года.
Дануся вспыхнула, опустила глаза и почти вырвала открытку из рук Януша. Лицо у нее было такое, точно все вокруг издевались над ней. Повернувшись на пятках, она скрылась и не показывалась до конца их визита, который, впрочем, уже подошел к концу.
— Обидно, — сказал Мальский в автомобиле, — вы лишились ценной вещи.
— Не лишился, — ответил Януш, — а оставил ее там, где она должна быть по самой своей природе.
— Ах, никогда не известно, где она, истинная природа вещей, — погрустнел вдруг Мальский и, поглядывая близко посаженными глазами на мелькающие мимо деревья, стал вдруг похож на маленькую грустную обезьянку.
Януш отвернулся от этого зрелища и сказал:
— Не так быстро, Фибих.
И подумал: хорошо, что приехал этот Мальский и разделил его одиночество.
Но долго выдержать совместную жизнь с ним в тесном доме было трудно. Артур не спал по ночам, и Януш слышал, как тот не находит себе места и крутится в постели. По вечерам он слушал радио, которого Януш не выносил, утром опаздывал к завтраку. Но Ядвига на него не жаловалась.
— Хоть поговорить с ним можно. И слушает тебя.
Это означало, что Януш ее не слушает.
Спустя некоторое время Януш решил, как он это шутя сформулировал про себя, «перебросить Мальского на более широкий фон», и предложил тому поехать в Закопане, побродить по горам. Мальский с легкостью согласился.
— Я еще никогда не был в Закопане, — не без грусти признался он.
— И гор не видели?
— Не видел.
— Ну вот и поехали!
Это путешествие в горы разительно отличалось от прежних вылазок Януша. Причина крылась не в том, что некогда он был здесь с Генриком Антоневским, ныне воеводой на пограничных землях, а теперь вот с Артуром Мальским. Артур был даже ближе ему из-за того, что боготворил Эдгара. Вернее, Янушу было приятно убедиться, что встречаются еще, оказывается, столь сильные привязанности, что вообще существует еще такое чувство на свете. Да к тому же здесь, в стране, где отношения между людьми вообще не отличаются теплотой.