Памва. Конечно ж, о сих-то двоих человеках, неразрывным союзом сопряженпых между собою, говорит бог Иову: «Кто откроет лицо обличения его? В сгпбенне же грудей его кто войдет? Дверп лица его кто отворит? Окрест зубов его страх, утроба его — щиты медяные, союз же его как смарагд камень, один к другому прилипают, дух же не пройдет его, как муж брату своему прилепится, содержатся и не отторгнутся; в чихании его возблистает свет, очи же его — видение денницы, из уст его исходят, как свечи горящие, и размечутся, как искры огненные, из ноздрей его исходит дым печи, горящие огнем угли. Душа же его, как угли и как пламя, из уст его исходит, на шее же его водворяется сила…»

Друг. Теперь-то ты изъяснил, Памва, следующий стих: «Когда же было солпце на западе, пламя было, и се печь дымящаяся п свечп огненные! Она прошла между растесанпямп сими». Теперь видно, отчего-то столь сильно испугался Авраам: «Когда заходпт солнце, ужас нападает на Авраама. II сей страх темный очень нападает на него». В разделении он увидел того: «Окрест зубов его страх…»Как не задрожать? Увидел его? Чихает молниею, смотрит денницею, дышит искрами и горящим углем…

Антон. Сего ж то страшного мужа не менее испугался п Нсапя: «Видел господа, о окаянный я! Исполни дом славы его». Тогда-то он покушал и сладчайшего угля от алтаря господпего, очистились его уста, исчезло беззаконие, сделался апостолом. «Кого пошлю? Се я есть! Пошли меня…» Аврааму завет завещается, а сей посланником делается. Блажен сыскавший племя в Сионе.

Квадрат. Исайя будто пальцем указывает на не познающих себя: «Горе полагающем тьму светом и свет тьмою… Горе, ибо мудрые в себе самих и перед собою разумные». Только лишь не сказал: во плоти своей.

Памва. Точно на сих он кричит, видно из следующего: «И сгорит трость от угля огненного и сожжется от пламени разгоревшегося. Корень их, как плоть будет, и цвет их, как прах, взойдет, не восхотели бо закона господа Саваофа».

Друг. Да там же ниже говорится, что поднимет господь знамение для народов, заблудившихся от дому своего на конец земли, и отзовет свистом своим. Свистом отзываются отдаленные заблуждением в поле или в лесу, живо на голос возвращаясь: «Не взалчут, не утрудятся, не вздремлют, не поспят, не распояшут поясов своих от чресел своих и не расторгнутся ремни сапог их, их же стрелы острые суть, и луки пх напряжены, копыта коней пх, как твердый камень, вмени лися; колеса колесниц их, как буря, злятся, как львы, и предстали, как львища». Видпте, сей род уже не таков, потому что там же следует, что «воззрят на землю — и се тьма жестокая в недоумении пх». Сего роду был и Авраам: «Ужас нападет на Авраама». Откуда ж возьмется недоумение и ужас? Из разделения между светом и тьмою: Израилю страх господен родится.

Антон. Пришел мне на ум Иаков. Сей также, пробудясь от сна, убоялся п говорит: «Как страшно место сие…» Пришел на ум п Павел, озаряемый светом небесным на пути: «Трепеща же и ужасаясь, говорит: «Господи!

Что мне хочешь творпть?»» Но любезная невеста весьма отважно говорит: «Крепка, как смерть, любовь; жестока, как ад, ревность; крылья ее — крылья огня; угли огненные— пламя ее». Спя также, видно, родня есть Изра- илева. Разделила воды, нашла пламень с Авраамом и влюбилась в него: «Вода многая не может угасить любви». Не ужасается, но тает от любви.

Квадрат. Невеста давно уже обозналась, узнав себя, и не впервые то говорит так, как и Давпд: «Отразился на нас свет лица твоего». А прежде кричал: «Страх и трепет придет на меня…»

Памва. Самая правда. Она давно уже прежде сказала: «Душа моя изойдет во слово его». Вышла и сыскала того, что «небо и земля мимо идут», да не слова его. Искала ночью — не нашла. Потом, рассекши и бросив в стороны всю ночь, напала на то сокровище свое: «И свет во тьме светится». А сим самым истолковала для нас, что то значит «Книга Исход».

Друг. «Книга Левитская» [222] вся согласна с нашим пением. А если она не по господу, правде и царствию его, тогда уже давно нет ее в числе духовных книг. «Дух есть бог», «господь дух есть». Воспойте господу! Но смотрите, чтоб была песнь новая. Принесите господу, но чтоб все то было чистое. Все то старое, что тленное, все то нечистое, что проходящее. Новому новое дай, чистому — чистое, невидимому — тайное. Представьте себе прекраснейший, благоуханный нагорный сад, непрестаюшей утехи исполненный. Сколь желательно гостям войти в него. Но продраться нельзя. Непроходимые чащи, непролазный терновник, струповатые места окружают рай сей. О дражайший рай! Сладчайшая истина господня! Когда продеремся к тебе? Не допускает нас терновник церемониальный. В нем-то мы увязли.

А ты по ту сторону сей жестокой стены чуть–чуть блистаешь, радость наша. Но кто сквозь сию пустыню проведет нас? Блажен, кто узнал себя! Сей один имеет пастыря и вождя своего. С сим вождем Давид пролазит стену, не боится посреди самой тени смертной. Слово его был жезл внутренний Давиду. С сим жезлом он взошел на самую гору царствия божия и правды его. Страх божий вводит во внутреннюю Библии завесу, а Библия, тебя ж самого, взяв за руку, вводит в свой же внутренний чертог, которого ты отроду не видывал, к тому другу, о котором Соломоп: «Великая вещь — человек и дорогая — муж, творящий милость. Мужа же верного великое дело обрести». И тогда-то бывает то прнточниково ж: «Брат, от брата помогаемый, как город крепкий». Библия есть брат-то наш. Он родился для сохранения нас, братьев своих. К целой Библии, не к одному Иеремии, говорит господь: «Сын человеческий! Стражем дал тебя дому Из- раилевому». Разве не слышите, что невеста поет: «Положил меня стражем в виноградах». Бродишь неведомо где, ио пустым околичностям, а она тебя старается ввести в спальню матери своей. Да и о Христе недурно написано: «Она же, возомнившая, что садовник есть». Конечно, схож на садовника. Все богословные пророки, будто хранители сада.

Мы ж уже слышали Псаию, что виноград господа Саваофа есть то дом Пзраилев. Мы тут же. Да мы ж то сами дом есть божий. Они-то берегут: дабы мы не сошли из дома господнего и от него самого с блудным сыном в страну далеко или в Иерихон с падшим в разбойники. Все сии стражи в одном человеке, я один во всех дух. Вот один! II первый сторож «возвратится в дом твой». Вот другой, Исайя: «Идите, люди мои, войдите в храмину вашу». Се-то те херувимы с пламенным оружием, хранящие внутри себя путь дерева жизненного, их же стрелы острые; вид их — как свечи огненные, лицо — как опале- ние горшка, род, спасаемый от господа, серафимы, носящие уголь божией премудрости. А как сами они колесницею и престолом живущего внутри их господа суть, так и нас, заблуждающих на концы земли, возвращают во внутренность нашу, к главе нашей, к тому дереву жизненному, будто к безопасному ковчегу, о котором приточ- ннк: «Дерево жизни есть всем держащимся ее и поклоняющимся ей, как сила господа». Мы ж, повинуясь им, вот что слышим: «Вы, друзья мои, и творите то, что я заповедаю вам». Отселе ничего не слушаю, если оно не ведет меня во внутреннейшую во мне скинию откровения. Там-то для меня рай сладости, а в нем плод дерева живого и воды такой же. Полно! Не говори больше мне никто ничего…