– Алексей Ордынский как был заместителем, так и остается. Никто его из кресла не выталкивает! – строго сообщил первый районный коммунист и ткнул пальцем в бумаги. – Мы должны повышать кадровое обеспечение сельскохозяйственных предприятий с помощью молодых, – еще раз показал на Поперека, – перспективных кадров.

Лешка сидел в президиуме рядом с новым председателем и все нудное собрание пугал ракитнянцев, которые собрались в клубе, неестественной, мрачной, каменной улыбкой.

– Мама родная, какие козлы! – шатался уже дома над бутылкой. – Столько лет голову морочить, чтобы я столько лет надеялся… Выходит, я не перспективный? И не молодой? А какой?

Маруся бутылку отобрала, холодной воды из ведра мужу на голову плеснула.

– Верно, знают…

– Что?!

– Что пьешь, – сказала.

– Я не пью! – крикнул Лешка. – Это ты, Маруська, во всем виновата! Ты…

– А кто ж еще?! – печаль разлила. – Бросай пить, Леша, потому что и из заместителей вылетишь.

Лешка не то чтобы бросил пить, но стал осторожнее и за воротник закладывал теперь только в компании добрых друзей – баяниста Кости и агронома Николая, который у него на свадьбе дружкой был.

– И зачем нам этого Поперека привезли?! – возмущал компанию. – Все равно мне все делать приходится.

– Вот и делай! – советовали друзья. – В районе увидят, как ты хозяйничаешь, и посадят председателем. А Поперек себе вверх пойдет, тоже тебя потом отблагодарить сможет.

Лешке действительно все приходилось решать и организовывать самому. Поперек жил в городе, поэтому, хоть десять километров до Ракитного ежедневно дисциплинированно и преодолевал на собственной «Волге», ровно в шесть вечера свертывал любую деятельность и – жатва тебе, электрика на ферме выгорела, комбикорм подвезти должны или дезинфекция на току – отъезжал в город. Следующим утром свежий, как огурец, – ровно в восемь, что тоже для села поздновато, вылезал у конторы из «Волги» и сразу же начинал кричать на Лешку, как на пацана какого.

– А что это за молоковозы около фермы? Разве я разрешал? – Или: – Где разнарядка на прополку свеклы? – Или: – Как ты, Алексей, мог допустить, чтобы два трактора без соляры в поле заглохли?! – И так без конца и края.

У Лешки создавалось впечатление, что Поперек знает все, что происходит в хозяйстве, но, кроме как драть глотку, ничего делать тут и не собирается.

Значительную часть дня, когда Поперека «срочно» не вызывали в район, куда он очень любил ездить и если уж ехал, так исчезал надолго, председатель сидел в кабинете и красиво раскладывал бумаги.

– Николай Николаевич! – врывался к председателю кто-то из колхозников. – В степи КамАЗ встал. Карданвал «полетел»…

Поперек сначала заставлял визитера выйти, вежливо постучать в дверь и только потом войти. Визитер выходил, стучал, заходил и нервно повторял про карданвал. Поперек элегантным жестом жал на кнопку аппарата для селекторных совещаний.

– Алексей? Зайди ко мне.

Лешка заходил. Поперек, краснея от праведного гнева, приказывал ликвидировать бесхозяйственность в виде карданвала, который «полетел» у КамАЗа.

– Сделаем, – отвечал Лешка.

Через месяц после появления Поперека в Ракитном колхозники уже шли напрямую к заместителю, хоть Поперек и требовал, чтобы обо всех проблемах докладывали ему лично. Это так возмутило председателя, что Лешка часа два слушал его шипение про субординацию, партийную дисциплину и последствия игнорирования руководителя хозяйства, которого в Ракитное рекомендовала не баба Дуся с соседней улицы, а районный комитет партии, перед тем согласовав кандидатуру с областным комитетом партии.

Лешка пообещал исправиться, а ракитнянцам – до лампочки! Знай бегут в его кабинет, минуя Поперека. И пришлось Лешке выслушивать визитеров, потом вежливо стучать в кабинет председателя, заходить и докладывать:

– Николай Николаевич! В степи за фермой на КамАЗе карданвал «полетел». Разрешите отправить «бобик» на базу «Сельхозтехники» за новым карданвалом. Я уже с ними созвонился и договорился.

– Разрешаю, – благодушно соглашался председатель, и получалось красиво – словно без Поперека ракитнянский колхоз развалился б за день.

Лешка крутился, как белка в колесе, но напиваться теперь стал люто – обошли его, обошли, проигнорировали, словно и нет его, подкосили капитально. Казалось, он перестал замечать Марусю и Юрчика маленького. Придет домой уже ночью, ел не ел – за бутылку ухватится и в летнюю кухню, где Костя с Николаем уже лук с огурцами режут. И только когда у Маруси терпение лопнет да возьмется она за рушник, скрутит его кнутом и начнет друзей по спинам со двора гнать, только тогда, словно опомнится, бутылку выбросит, жену обнимет.