– Что ты молчишь? Нечего сказать? – голос Илоны вернул меня к реальности, которая, в какой-то момент, совершенно растворилась, потерялась, исчезла.

– Я… Я, действительно, не знаю, что сказать. Это так неожиданно, и… Но я не хочу, чтобы ты делала… Чтобы ты избавлялась… - я заикался, не зная, как правильно выразиться.
– Илона, давай, родим этого малыша? – наконец-то договорил я. Илона тихо засмеялась:

– И пусть ребенок растет безотцовщиной?

– Почему? Почему безотцовщиной? У него есть я. Я готов воспитывать его! Я не отказываюсь, и не бегу от ответственности, – я замолчал, переводя дыхание. Чего она от меня хочет?! Вдруг я все понял…

Я засмеялся, и, отойдя от Илоны, набрал разноцветных листьев, соорудив из них букет. Девушка так и застыла в изумлении, когда я опустился перед ней на одно колено и протянул ей этот нелепый букет из листьев.

– Как это понимать? – изумилась она.

– Сударыня, - произнес я сквозь смех, - я прошу вашей руки! – я перестал смеяться, поняв, что Илона не верит в серьезность моих слов. Наверно, она решила, что я дурачусь. – Илона, выходи за меня, – серьезно сказал я.

Илона взяла букет, и с растерянным видом рассматривала его некоторое время, но вскоре улыбнулась, а затем весело засмеялась:

– Ну, ты и выдумщик! – смеялась она.

– Почему выдумщик? Я серьезно прошу тебя стать моей женой.

– Я про этот спектакль, что ты сейчас разыграл.

– Так ты согласна?

– Ну… Я даже не знаю. Я должна подумать… К тому же ты как-то признался, что ты пьяница и разгильдяй. Стоит ли идти за тебя?

– Что? – растерянно хохотнул я.

– Я согласна! – воскликнула она, и захохотала, глядя на мое ошалелое лицо, и, еще раз взглянув на букет, взмахнула рукой, и листья разлетелись во все стороны. Осенний ветер тут же подхватил их, и закружил в безумном вальсе, увлекая за собой, заманивая и унося куда-то вдаль… Возможно, когда ему надоест этот танец, он отпустит их, и, без всяких извинений бросит вдали от родного дерева, с которого они были так грубо и бесцеремонно сорваны. А там их опять подхватит новый поток ветра, и они закружат в безвольном танце, послушные, покорные, робкие. Так они и будут летать, останавливаясь то там, то здесь, пока не пойдет дождь, и не прижмет их к земле, где они смешаются с грязью, и уже никогда не поднимутся, не взлетят…

Я провожал взглядом улетающие листики, пока они не улетели совсем далеко, и я уже не мог видеть их. Вот один, желтый лист, оторвался от своих собратьев, не подчинившись потоку ветра, и закружил в собственном одиноком танце. Казалось, он наслаждался своим одиночеством. А может быть, все же грустил? Вот он, будто обреченно, опускался на землю – все ниже, и ниже, и ниже. Медленно, словно не хотел этого. И вот, наконец, он мягко опустился на землю, и так продолжал лежать, упрямо не позволяя ветру потревожить свой покой. Наверно, он все же счастлив. Ведь он остался здесь, в привычном и родном для себя месте, а не улетел в неведомую ему даль.

Наверное, у нас с ним есть нечто схожее. Я, как и этот желтый листик, летаю сам по себе – одинокий, растерянный, упрямый. Я не знаю, кто я, и откуда взялся. Я сам по себе, сам за себя. Брожу, плутаю по жизни, бестолково и бесцельно, не зная даже, куда в итоге приду. Я, как и этот лист, безвольный и слабый, но упрямо считаю себя свободным и независимым. Куда бы я пришел, не появись у меня цели – того, ради чего стоит жить? Но я стану отцом, и моя жизнь теперь обретет новый смысл.

– Ох… Я уж думал, ты отказала мне, – засмеялся я, поднимаясь на ноги. Илона поежилась. – Замерзла? – спросил я.

– Немного, – ответила она, улыбнувшись.

– Пойдем, погреемся. Недалеко от парка есть кафе.

– Может, лучше домой? – предложила она. – Ко мне?

– Твой дядя покрошит меня, если узнает, что я живу с тобой до свадьбы, – хохотнул я. Илона в ответ фыркнула:

– Как – будто он не догадывается о наших отношениях! Да и потом, он не особо вмешивается в мои дела. Знаешь, вообще мы раньше были не особо дружны. Папа с дядей не общались после какого-то конфликта, случившегося между ними лет семь назад. Уж что они там не поделили, я не знаю, но Виталий даже на похоронах не был. – Илона вздохнула, и замолчала, видимо воспоминания о родителях вызвали в ней тоску. Я обнял ее, чувствуя, как она дрожит.

– Думаю, Виталий любит тебя. Да и отца твоего, думаю, он тоже любил. Бывает так, что нам кажется, что мы ненавидим своих близких, но на самом деле нами правит обида, которая оттеняет истинные чувства. Ты любишь человека, но гордыня мешает принять это.

– У тебя такое было? – спросила Илона.

– Нет, – уверенно сказал я, сам удивляясь своему умению так четко лгать.

Мы свернули с тропинки, ведущей к Чертовому Колесу, и не спеша направились к высоким черным воротам, выводящим из парка.

– Сергей… - тихо позвала меня Илона.

– Да?

– Я не хотела говорить тебе этого… не хотела говорить первая. Все ждала этих слов от тебя, но видимо, не дождусь. Плевать. Все равно, скажу.

Я молчаливо посмотрел на нее.

– Я люблю тебя, – все так же тихо призналась она.

– И я тебя люблю, – опять бессовестно соврал я.

Глава 15.

– К чему такая спешка? – воскликнул Виталий, когда мы с Илоной сообщили ему о своем желании пожениться.

– Мы уже давно вместе, – ответила за нас двоих Илона. – И любим друг друга.