Однако Александр Ваттемар выступал не только в качестве трансформатора. Талант его был многообразен. Ваттемар был еще и вентролог, т. е. чревовещатель.

В числе первых сведений об этом необходимо указать на переписку известных братьев Булгаковых, один из которых, Константин, служивший в Петербурге, пишет Александру, служившему в Москве (в январе 1832 года):

«После обеда у князя Голицина Василия, пел Този и делал штуки вентролог, недавно приехавший. Он очень забавлял всех, а сначала испугал дам, представляя драку на улице».

В мае московский Булгаков сообщает петербургскому:

«Я тебе не рассказал странное мое приключение в понедельник у Марии Васильевны Обресковой. Сижу я у нее вечером, время прекрасное, окно открыто. Вдруг, на улице кричит кто-то: Александр Яковлевич! Я побежал к окну — гляжу — никого нет, к другому — нет. Тот же крик, все смеются, а хозяйка удивляется... Посылаю человека за ворота посмотреть, а между тем говорю: может быть это и не меня кличут: он не называет фамилии моей, а только — Александр Яковлевич? Едва я сказал это, как опять раздался крик: Александр Яковлевич Булгаков, поди-ка сюда! Булгаков! Я не знал, что и думать, но взглянув на незнакомое лицо какого-то немца (француза? — Н. С.-С.) тут же сидевшего, я вспомнил вдруг, что ты мне писал о каком-то славном вентрологе, ударил себя по лбу и закричал: верно это вентролог!

Тут все бывшие в секрете захохотали. Только такого совершенства постигнуть нельзя. Он повторил еще многие опыты...».

Из этой переписки видно, что, по обычаю того времени, главнейшим полем действия артистов были великосветские гостиные Москвы и Петербурга.

Известно, однако, что Ваттемар добился в Петербурге и публичных выступлений в театрах. Очевидно, собираясь устроить такие же выступления и в Москве, он решил попросить Пушкина походатайствовать за него перед романистом М. Н. Загоскиным, бывшим в то время видной фигурой в театральном ведомстве.

Этим, конечно, и объясняется наличие письма Пушкина к Загоскину о Ваттемаре.

О посещении Пушкина Ваттемаром рассказывает шурин Пушкина — Сергей Николаевич Гончаров, живший у него в доме:

«Его (Пушкина.— Н. С.-С.) кабинет был над моей комнатой, и в часы занятий или уединения Пушкина мне часто слышался его мерный или тревожный шаг. Но раз, к моему удивлению, наверху раздались звуки нестройных и крикливых голосов. Когда все собрались к обеду, я спросил у него, что происходило у него в кабинете:

— Жаль, что ты не пришел, — отвечал Пушкин. — У меня был вентролог.— Тут же он распространился о его выходках».

По рассказу шурина Пушкина, у чревовещателя Александра Ваттемара особенно «неподражаемо выходила сцена, в которой барин бранится со слугой, запертым в ларь и силящимся из него вылезти...»

Небезынтересен и дальнейший рассказ С. Н. Гончарова: «По окончании обеда он (Пушкин.— Н. С.-С.) сел со мною к столу и, продолжая свой рассказ, открыл машинально евангелье, лежавшее перед ним и напал на слова «что ти есть имя? Он же рече: легион — яко беси мнози внидоша в онь» (от Луки гл. VIII, ст. 30). Лицо его приняло незнакомое мне до тех пор выражение. Он поднял голову, устремил взор вперед и, после непродолжительного мoлчaния сказал мне: «Принеси скорее клочок бумаги и карандаш». Исполнив поручение,— продолжает шурин поэта,— я сел против Пушкина и не спускал с него глаз. Он принялся писать, останавливаясь, от времени до времени задумываясь и часто вымарывая написанное. Так прошел с небольшим час: стихотворение было окончено. Александр Сергеевич пробежал его глазами, потом сказал мне: «Слушай». Слова евангелия вдохновили поэта. Он взял их эпиграфом, а стихи относились к вентрологу. Я пришел в восторг»3.

Таков рассказ шурина Пушкина — С. Н. Гончарова. Посвященное, поэтом Александру Ваттемару стихотворение бесследно исчезло, но эпиграф из евангелия: «Имя ваше легион, так как вас много», хорошо известен пушкинистам. Слова эти были вписаны Пушкиным в альбом Александра Ваттемара, и листок из его альбома с автографом поэта ныне хранится в Пушкинском доме. Он перешел туда из коллекции Э. П. Юргенсона, известного дореволюционного собирателя. Там же хранится и собственноручное письмо Пушкина к Ваттемару, извещающее его о результатах ходатайства за него поэта перед Загоскиным. Письмо это поступило в Пушкинский дом из коллекции другого петербургского собирателя — И. Куриса4.

Сразу возникло два вопроса. Первый: что это за альбом, существовавший у эстрадного артиста Ваттемара, альбом, в который не пожалел дать свои автографы Пушкин, причем не только с указанным изречением из евангелия, но, как выяснится позже, еще и со стихами, уже не имеющими отношения к артисту? И вопрос второй: почему и изречение это, и личное письмо Пушкина, принадлежавшее парижанину Ваттемару, вдруг очутилось в руках петербургских коллекционеров, от которых после попали в Пушкинский дом?

Выяснилось, что на оба эти вопроса можно найти ответы.

Ответ на первый, объясняющий щедрость Пушкина к Ваттемару на свои автографы (а он, как известно, крайне бережно относился к рукописям), дает обширная статья в кукольниковской «Художественной газете» за 1837 год5.

Из этой статьи мы узнаем, что, оказывается, не только уменье «смешить до слез» привлекло к Ваттемару внимание поэта.

«Александр Ваттемар, — пишет газета,— не только неподражаемый артист: он еще библиофил, нумизмат, антикварий. Где бы он ни был, везде отнимал у театра несколько часов для посещения библиотек, музеев, на чтение рукописей, на изучение памятников и медалей. Он вошел в сношения с учеными, которых не раз изумлял разнообразием и обширностью своих познаний».