Листок этот прекрасной сохранности, размером 23x21 см. Бумага с водяным знаком «А. Г. 1830». Сверху рукой Александра Ваттемара чернилами по-французски: «Автограф Пушкина» и карандашом подпись «А. Ваттемар.1833».

Далее, чернилами, уже рукой самого Пушкина:

«Подражание древним. 1.

Чистый лоснится пол; стеклянные чаши блистают;

Все уж увенчаны гости; иной обоняет, зажмурясь,

Ладана сладостный дым; другой открывает амфору,

Запах веселый вина разливая далече; сосуды

Светлой студеной воды, золотистые хлебы, янтарный

Мед и сыр молодой: все готово; весь убран цветами

Жертвенник. Хоры поют. Но в начале трапезы,

о други,

Должно творить возлиянья, вещать благовещие речи,

Должно бессмертных молить, да сподобят нас чистой

душою

Правду блюсти: ведь оно-ж и легче. Теперь мы

приступим:

Каждый в меру свою напивайся. Беда не велика

В ночь, возвращаясь домой, на раба опираться; но слава

Гостю, который за чашей беседует мудро и тихо!

(Из Ксенофана Колофонского)»

На обороте листка, так же рукою Пушкина:

«2.

Славная флейта, Феон здесь лежит Предводителя

хоров

Старец, ослепший от лет, некогда Скирпал родил,

И, вдохновенный, нарек младенца Феоном. За чашей

Сладостно Вакха и муз славил приятный Феон.

Славил и Ватала он, молодого красавца: прохожий!

Мимо гробницы спеша, вымолви: здравствуй, Феон!

(Из Афенея) 1832».

Автограф беловой, с единственной поправкой в первом стихотворении: в четвертой строке зачеркнуто слово «сосуд» и написано «сосуды». В Пушкинском доме имеются черновые карандашные наброски обоих этих стихотворений из собраний Майкова. Напечатаны оба стихотворения впервые в журнале «Библиотека для чтения» (1834, т. 5, №8, отд. I, с. 20). Из какого источника почерпнул Пушкин, почти не разбиравший по-гречески, стихотворения греческих поэтов, неизвестно. С. А. Венгеров делает предположение, что источник был французский. Белинский чрезвычайно высоко оценил эти стихотворения Пушкина, сказав, что от них так и «веет античным духом»*1.

Трудно переоценить тот интерес, который представляет найденный автограф поэта. Следует сказать, что сам Пушкин относился к рукописям писателей с величайшим вниманием. В своем журнале «Современник» он писал: «Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства. Мы с любопытством рассматриваем автографы, хотя бы они были ничто иное, как отрывок из расходной тетради или записки к портному об отсрочке платежа. Нас невольно поражает мысль, что рука, начертавшая эти смиренные цифры, эти незначащие слова, тем же самым почерком и, может быть, тем же самым пером написала и великие творения, предмет наших изучений и восторгов»... Пушкин написал это, держа в руках автографы французского вольнодумца Вольтера, и вряд ли в то время думал, что каждая строчка, начертанная его собственной рукой, станет для русских людей еще более значительной и драгоценной.

Подаренный Пушкиным сто двадцать пять лет назад артисту эстрады Александру Ваттемару автограф этот прошел длинный и сложный путь. Был в Париже, вернулся обратно в Россию, побывал у художника Вакселя, собирателя Келлера, долго хранился у одного московского букиниста, побывал в собрании еще одного художника и вот опять пришел к артисту эстрады, уже другому.

Место автографу, конечно, в Пушкинском доме. Туда он, вне всякого сомнения, и попадет.

Как говорится: «Ветер возвращается на круги своя...»

* *

Несколько подробностей о Ваттемаре.

Приезд этого артиста в Россию в 1832—1834 гг. привлек всеобщее внимание. Кроме цитированной выше статьи о Ваттемаре в «Художественной газете», несколько рецензий на его выступления появилось в «Северной пчеле»9. Ничего нового к уже рассказанному мною эти рецензии не добавляют. Много позже в газете «Новое время» М. Пыляев поместил статью «Былые оригиналы», в которой посвятил Ваттемару такие строчки:

«Много чудесного в народе рассказывали про одного наезжавшего в Петербург иностранца француза-чревовещателя. Про него говорили, что он раз довел будочника, стоявшего на часах у будки до того, что он стал ломать будку алебардой, полагая, что в углу скрывается нечистый. В другой раз он довел бабу, несшую в охапке дрова, до полного отчаяния, разговаривая с ней из каждого полена»10.

Все это, возможно, уже просто анекдоты, но само появление их говорит о широкой популярности Ваттемара.

Кроме А. С. Пушкина, с артистом познакомился и ряд других крупнейших писателей того времени. В дневнике поэта Ивана Козлова есть такая запись от 31 мая 1834 года (на французском языке):

«Были Жуковский и господин Александр, который поражает нас своим исключительным талантом. Что было особенно удивительно— это охотник, который ищет другого, а этот будит жену: ребенок плачет. Различные голоса четырех лиц и лай собак были переданы в совершенстве. Затем он изменил облик, голос, и вот еще одна сцена: пьяный лорд у очага. Это был прелестный и интересный вечер. Потом мы беседовали. Я написал ему стихи...»

Эти стихи Ивана Козлова, посвященные Ваттемару, удалось разыскать в «Северной пчеле» (№ 171, 1834 г.):

«К господину Александру.

Весь мир дивит твой дар чудесный

И чародея мне ль хвалить?

Но я могу ли позабыть,

Как ты, явясь в приют мой тесный,

Меня радушно веселил,

И хоть от мрака вечной ночи

Тебя мои не зрели очи,

Ты слух внимательный дивил:

Как два охотника кричали,

Собаки лаяли, визжали,

Как мужем вдруг пробуждена