В конце концов, дерьмо настигнет вас, но, когда вы молоды, у вас нет срока годности. Вам невдомек, как сурова может быть жизнь, особенно, когда ваше эгоистичное поле зрения охватывает лишь то, что вы хотите видеть. Вы – как в тесном коконе, и даже ад кажется домом. А почему бы и нет? Моя так называемая безопасная территория была сплошным хаосом, созданным пьяными смутьянами, наркоманами и безотказными похотливыми шлюхами. Если у кого-то из моих тогдашних сожителей засвербит в заднице от последней фразы, то мне на это наплевать. Жизнь дерьмо, поэтому закройте рот, чтобы не клацать зубами.

Поэтому я трахался, курил, кричал и летел, как стрела, по жизненному пути. Я бежал безрассудно сквозь темные переулки, ввязывался в сомнительные дела и вновь оказывался там, где я всегда был. Я не хотел быть деспотом в море огня. Я не хотел оказаться мухой в осином рое. Я был другим, но я и хотел отличаться от всех. Разница вот в чем: кто-то пытается, а кто-то – просто такой, какой есть. Мученики будут умолять засыпать их камнями; неординарные люди даже не заметят первого удара.

Я так отчаянно нуждался в друге, что даже сошелся с парнем постарше, чья семья жила в соседнем доме. Пусть в моем повествовании его имя будет Джейсон. Джейсон был на пять лет старше меня, и, как и я, был поглощен музыкой. Он даже познакомил меня с несколькими крутыми группами, о которых я не слышал прежде. Каждый день после школы я задерживался у него на какое-то время, потому что там было безопаснее, чем дома. То есть, так было, пока он не изнасиловал меня.

Оглядываясь назад, я думаю, что, имея за плечами горький опыт домашних неурядиц, должен был быть достаточно смышленым и искушенным, чтобы предвидеть то, что случилось. Я был затюканным напуганным ребенком, которому всего лишь был нужен кто-то близкий, от кого не ждешь удара; он вполне подходил на эту роль, потому что был хищником и знал, чего именно мне не хватало. И вот, когда мне было двенадцать, мой друг надругался надо мной в подвале своего дома. После того, как все закончилось, я вернулся домой и не сказал никому ни слова. Дом Джейсона сгорел дотла через неделю. Его семья выбежала из огня на улицу посреди ночи. Вся округа была уверена, что это моих рук дело. А его я больше никогда не видел.

Иногда шрамы остаются навсегда, а раны не залечиваются, но сладкая на вкус злоба живет в вас вечно. Ничего не поделаешь, мне пришлось научиться принимать все, как есть. Это не значит, что я рад этому, но я давно понял, что слишком крепкая связь с прошлым оставляет ожоги от веревки, которую вы петлей намотали на себя. Я был в такой ярости, что только это чувство у меня и осталось. Насилие отпускает долго, но момент избавления наступает быстрее, если вы сбрасываете цепь, на которой тащили этот груз за собой. Порой вам приходится не просто выживать, а двигаться дальше.

В итоге мы съехали от Пробки, обратно на ту самую парковку для прицепов, где мы зацепились годами ранее, да еще и на то же самое место № 20. Я не вру вам. К тому времени я уже был в восьмом классе, и, наконец-то, обрел друзей, которые были моим домом вдали от настоящего дома. Они были мечтателями, как и я, но не могли заглянуть дальше сегодняшнего дня. А я мог видеть конец вселенной. Но как объяснишь это людям, которым, в общем-то, все равно? Как донести им, что ты, черт возьми, сохнешь изнутри и тебе нужно сделать что-то со своей жизнью, иначе ты просто взорвешься. Единственное различие между звездой и черной дырой – это время.

Поэтому я старался довольствоваться тем, что имел. Мы целыми днями торчали на речной плотине. Понимаете ли, там можно было спрятаться. Мы строили укрепления из больших белых глыб, которые раскидали повсюду, чтобы вода при разливе не затопила участки на другой стороне, где люди готовили барбекю и налаживали спутниковые антенны. К тому же, рядом был лес, который подходил к самому берегу, такие гигантские деревья, росшие, насколько хватало взгляда. Это было, как в “Повелителе мух” (роман-аллегория английского писателя Уильяма Голдинга – ред.). В этих зарослях мы впервые узнали о кислоте. Никому не рекомендую: нет ничего хуже, чем наблюдать, как твой друг нападает на дерево, которое сказало “какую-то гадость про его мать”. Мы залпом выпивали пузырьки Robitussin’а (сильнодействующее лекарство от насморка и гриппа – ред.), самый вредный и ужасный способ словить кайф. До безумных вечеринок с травкой, коктейлями и прочей ерундой было еще очень далеко. Тогда мы просто знали, что это верное средство забалдеть. Но это еще не все. Мы жрали мескалин (психоделик, галлюциногенное вещество, содержащееся в стеблях кактуса – ред.) и укуривались до мертвецкого состояния. Мы крестились наркотой и экстази. Мы пытались обрести веру, но к концу дня, по большому счету, ощущали лишь видимость бессмертия.

Когда нам надоедало общение с природой, мы вторгались в пригороды, бегая по улицам как джинсовые привидения, под диким кайфом и в беспамятстве. Мы брали штурмом жилище кого-нибудь из недругов, и наводили там такой бардак, что приезжала полиция. Жильцы при этом были дома. Мы делали все и везде. В Эвансдэйле есть парк в дальнем конце озера Мэйерc, он находится как бы в центре всего. Однажды ночью мы подожгли здесь все деревья и устроили пляски под бледной луной, ожидая наказания, которое так и не последовало.

У нас не было причин заниматься делом, нам это было не к чему. А чего еще, черт возьми, было ожидать от нас? Всему виной были гормоны, нервные срывы, растущие цены, камнепады, ну и все остальное, что представляло опасность и было абсолютно вне нашей власти. Постыдные поступки, клянусь своей задницей, были нашим излюбленным занятием. Грехи были единственной поводом, чтобы вылезти из постели, или, как в моем случае, из ванны. Да, я спал в ванной комнате целый год, потому что больше негде было спать. Я вставал по утрам, убирал подушку и одеяло в шкафчик, принимал душ, доставал свои шмотки из бельевой корзины… все в той же ванной. Обалдеть, не правда ли!