Я проснулся от того что, кто-то стучал в дверь, громко крича. Только когда я в изумлении поднял голову, стало совершенно ясно, что в дверь, на самом деле, молотили ногами. Кто-то пинал дверь, потому что засов был закрыт.

Все происходило как в замедленном действии: Том выпрыгивает из своего кресла, дверь распахнута, и Кристин стоит на крыльце с сорока унциями пива Bud в руках.

Затем Том ударил ее кулаком в лицо.

Кристин отлетела во двор, слишком пьяная, чтобы защититься. Она звала на помощь и поливала Тома сразу всеми существующими ругательствами. Том не слышал ничего, кроме тишины, которая царила здесь много часов, пока она шаталась, оставив на него дом, полный детей, которые не были даже его собственными, пока эта никчемная баба заполняла свои личные пустоты тусовками, которые должны были закончится в средней школе. Все, что он чувствовал, были его ноги, пинающие ее в спину. Затем он сел сверху и начал душить ее. Вдалеке я услышал незнакомый голос, предостерегающий проклятых любовников, что сюда едет полиция, но Тома это не волновало, - все, что он чувствовал, была боль пренебрежения, то, что его использовали, что о нем не думали до последнего, несмотря на его желания и потребности. Все что он мог сделать, это поддаться ярости, которая клубилась и выбрасывалась наружу, как из ненадежного парового двигателя, готового взорваться, если клапан давления не будет отпущен вовремя. Он был бомбой с кулаками, пульсирующим Везувием. Он хотел уничтожить.

Я наблюдал за всем происходящим, и тем, что неизбежно последовало позже: убегающая Кристин и преследующий ее Том, оставленные дети. Я сидел с ними и ждал. Появились полицейские с оружием наготове. Моя сестра начала кричать, как и другие дети. Я сказал полиции, что они убежали в ночь, и указал приблизительное направление. Некоторое время спустя Том был приведен обратно в наручниках, Кристин кричала из полицейской машины. Офицер попросил у меня мой номер телефона.

Парень соседки моей мамы по комнате приехал и отвез нас домой. Солнце уже всходило. Моя сестра молчала несколько дней. Мы больше никогда не видели этих людей.

Ярость - это не грех, но она может быть спусковым механизмом, который заставляет нас совершать грехи. Настоящие проблемы начинаются, когда мы закупориваем эмоции и игнорируем тот факт, что мы должны позволить себе сердиться. Плохие вещи случаются, когда хорошие люди притворяются, что все в порядке. Я уверен, что Том был довольно приличным человеком, так же как я уверен, что Кристин волновалась о своих детях. Мои суждения основаны на смутных воспоминаниях одиннадцатилетнего ребенка. Я помню эмоции лучше, чем обстоятельства. Но эти вещи застряли во мне потому, что подобное дерьмо происходило постоянно. Мы с сестрой не были защищены от чистой ненависти и ярой злобы. Я воочию убедился, что при правильном толчке и нужном давлении каждому человеку может быть причинена боль в любое время. Это, в свою очередь, сделало меня злым, заставило ненавидеть мир и не доверять никому. Это было нечестно: я не должен был расти так. Я обратился в музыку. Большинство людей превращают это в преступления.

Но все же, я по-прежнему утверждаю, что гнев - это не грех. Должным образом выраженный, гнев может приносить выгоду. Некоторые из лучших искусств в мире полны гнева, встряски и жесткости. Сдержанность - всегда практическая сдержанность. Вы не можете возложить вину на этот грех по одной простой причине: обвиняя одного, вам придется обвинить всех. Если это так, тогда мы все виновны. Люди, которые наблюдали, но ничего не сделали, - виновны. Те, кто смеялся и думал, что это было смешно, - виновны. Те, кто страдал вместо того, чтобы сказать что-то, - виновны. Представьте родословную, состоящую только из имен вовлеченных людей, и вы поймете смысл сказанного.

Обратная сторона этой ржавой монеты в том, что гнев может заставить нас совершать смешные поступки. Вы когда-нибудь были так взбешены, что не могли сказать ни слова? Вы когда-нибудь были настолько сердиты, что выпаливали самое смехотворное дерьмо, известное человеку? Это базовая стадия идиотизма, который может быть таким же заразным, как и сам гнев. Попробуйте поговорить с кем-нибудь, когда вас вывели из себя - слова избегают вас, и вокруг становится все громче и громче, пока вы не начинаете использовать односложные слова и надрываться на пределе ваших легких. Вы звучите, как аукционер с синдромом Туретта (генетическое расстройство центральной нервной системы, характеризующееся моторными и вокальными тиками – ред.).

Стороннему наблюдателю внешние признаки того, что кто-то начинает сердиться, тоже могут показаться забавными. Их лица становятся красными, затем фиолетовыми. Они могут начать улыбаться или смеяться, в то время как укоризненно покачивают головами. Их губы, вдруг, морщатся, а глаза прищуриваются, будто они подражают Клинту Иствуду или Стивену Сигалу. Понаблюдайте за их руками - они либо сжимаются, либо потеют в зависимости от состояния психики. Они, и впрямь, начинают скрежетать зубами, если, конечно, их челюсти не ослабели от скептического шока. Все эти вещи кажутся мне чертовски забавными, и я обнаруживаю, что хихикаю, когда люди сердятся. Что, в свою очередь, еще больше усугубляет ситуацию. Но я ничем не могу помочь. Это просто удивительно! А с другой стороны, меня сводит с ума, когда кто-то поступает так по отношению ко мне, и тогда я перестаю контролировать себя. Мне приходится уйти, чтобы сдержаться и не вспылить.

Грехи - это несмываемые отметки в нашей духовной истории. Так почему же то, что мы все чувствуем почти каждый день, засчитывается против нас? Я понимаю: ярость может отправить человека на зыбкий путь, который может привести к действиям сомнительной чистоты. Но ведь разозлиться - это не значит сгореть. Рассердиться - значит среагировать на фактор, который находится вне вашего контроля. Реакция на то, что вы не можете контролировать - это жизнь, если вкратце. Каким образом, черт возьми, это может быть грехом?

Позвольте мне подсказать вам, что такое настоящий грех; на самом деле, это больше похоже на стыд или печальный факт. В 90-ые именно гнев сподвиг переходить на крик в хэви-метале. В этом нет ничего такого: я был одним из прародителей всего этого движения и каждую ночь выкрикивал мое темное сердечко из груди. Но потом произошло что-то действительно хреновое. Люди начали ошибочно принимать крик за подлинную эмоцию, ярость стала синонимом всех чувств, будто все, что ты должен был делать, чтобы казаться страстным, - это орать в метал-группе. "О, он такой эмоциональный..." Господи Иисусе, вашу мать, вы разыгрываете меня? Каждую ночь джаз-певцы выходят на сцену и раскрывают свою душу, а всем плевать. Этот придурок, солист группы LAND FILL (у которой абсолютно неразборчивый, нелогичный и банальный логотип, такой же, как и музыка) лает вокальным эквивалентом рвоты в SM57 (беспроводной микрофон – ред.), приправляя все это здоровой порцией словечек типа "бл*ть" и "папа", а люди называют его следующим Джимом Моррисоном.