Знаешь, тетрадка, я до сих пор помню ту темноту внутри, которая грозила вырваться при каждом вдохе. Слушая эти обвинения хотелось кричать, обвинять, заставить задуматься мать над свои поведением, обратить внимание на меня, а не на их с отцом вечные проблемы. Очень хотелось, но я молчала. Только опустила глаза на стол, невидяще смотря на светлую скатерть, даже не зная, что можно ответить, чтобы мать не поняла насколько далеко всё зашло. Всё-таки останавливаться на половине пути не хотелось.

Во всяком случае, тогда.

– Что молчишь? – голос матери прорвался сквозь мантру самовнушения, заставляя вздрогнуть, и понял голову.

– Я просто не знаю, что можно ответить – четно призналась я, сжимая под столом кулаки.

– Что значит , не знаешь что ответить? Керри, прекрати кривляться, и немедленно говори, что происходит!

– Я исправлюсь – едва слышно отвечаю я, опуская глаза обратно на скатерть.

В груди медленно ворочается что – то тяжелое. Настолько тяжелое, что хочется кричать, вцепившись в тело ногтями, вырывая из себя это чувство. Оно словно рвалось с цепи, заставляя кричать и обвинять всех, но я держалась, пусть и остатками воли.

– Думаешь, этого достаточно? Керри! Что происходит? Немедленно отвечай!

– Всё нормально.

– Нормально? Нормально?! Это ты считаешь нормальным? – серые глаза матери метали молнии, заставляя чувствовать себя провинившимся грешником перед Зевсом – а что тогда по – твоему ненормально?!

– Что по- моему ненормально? – сорвалась я, вскочив – ненормально – это когда родители плюют на свою дочь и не видят дальше своего собственного носа!

Голова мотнулась от удара, заставив прокусить губу. Несколько секунд я просто приходила в себя после удара, чувствуя, как нестерпимо горит щека, а на глазах появляются слезы.

– Что ты о себе возомнила? – шипела мать, дрожащими руками беря меня за щеки и поворачивая к себе – из-за тебя мы с отцом до сих пор вместе! Наша жизнь – сущий ад, но мы держимся из –за тебя! А ты вздумала нас обвинять?!

Наверное, тогда удар просто отключил у меня все тормоза, заставляя действовать, не обдумав всю ситуацию в целом.

– Да вам просто нравится трепать друг другу нервы! Мне не пять лет, чтобы использовать подобные отговорки! Мне – пятнадцать и я прекрасно знаю, что родители запросто могут разойтись!

Как мать не ударила меня второй раз – сама не знаю. Она просто оттолкнула меня от себя, словно я что – то мерзкое и процедила сквозь зубы:

– К себе. Домашний арест на неделю и вечером с тобой поговорит отец.

Это стало последней каплей в моей неглубокой чаше терпения.

– Да пошли вы все к черту! – крикнула я и, круто развернувшись, побежала в ванную.

– Керри! Немедленно вернись!

Захлопнув дверь комнаты, и закрыв её на щеколду, я двумя руками оперлась на раковину, и, тяжело дыша, посмотрела на свое отражение в зеркале. Внутри все бушевало от ярости и обиды, глаза щипало от слез, на щеке горел след от пощечины, а боль от прокусанной губы только сильнее усугубляло и так хреновую ситуацию. Смешно сказать, но меня даже трясло от бешенства, в то время как мать продолжала стучать в дверь, крича при этом:

– Керри! Немедленно открой дверь! Слышишь меня?! Керри!

Сжав зубы, я опустила голову вниз и несколько секунд просто бессмысленно смотрела на светлый кафельный пол, принимая решение. Всё, чего мне хотелось в тот момент – заставить родителей почувствовать то, что испытывала я. Заставить их понять, что при всех их проблемах, я – не железная. Мне тоже хочется быть значимой, а не какой – то отговоркой неудавшегося развода. Неужели я так много прошу? Почему же ни мать, ни отец не видят, что моя жизнь давным – давно разлетелась на куски «до» и «после»?

Поэтому проблем с дальнейшими действиями не было. Да и само решение пришло внезапно. Не смотря на все мои попытки как можно расчетливее подойти к очередной попытке отправить себя на тот свет, эмоции всё равно взяли верх над разумом. Резко подняв голову, я подошла к брошенному в углу комнаты рюкзаку. В тот день у нас как раз был урок рисования, и у меня в пенале лежал канцелярский нож, которым было весьма удобно резать плотную бумагу и подтачивать карандаши. Достав нож, я покрутила его в руках, лихорадочно вспоминая всё, что когда – нибудь слышала про вскрытие вен.

Знаешь, тетрадка, как смешно слышать от сверстников рассказы про неудавшееся самоубийство. Особенно про причины, которые приводили их к этому шагу. Кому – то отказал парень, кого – то лишили карманных денег…. Помню, Анна Скотт даже показывала своим подругам след от попытки сведения счетов с жизнью, после того, как отец отказался купить ей супермодное платье. Но даже я, тогда ещё и не помышляющая самоубийством девчонка знала, что это просто позерство, уже потому, что никто вены поперек руки резать не будет. Но свое мнение как обычно я держала при себе, ограничившись простой улыбкой, которую никто кроме меня не видел.