Меньше всего видел и ценил в тебе женщину, несмотря на то, что ты очень красива

и интересна. Всегда чувствовал глубину твоей души, которую эти человечки не могут

познать. И вдруг ты говоришь чудовищные фразы, что я плюю на тебя и тому

подобное! В уме ли ты, Лида? Да на каком основании?! Все, что я делал, я делал

искренно и вдохновенно. И не отрекаюсь, и не отрекусь. Это ты не поняла меня, Это ты

видишь в моих письмах то, чего нет в них и быть не может. Итак, напиши же скорее

светлое письмо, все поняв и меня не осуждая, т- к., повторяю, я - хороший.

Игорь

7

февраля 1914 г.

7 февраля 1914 г.

Дорогая моя Лидочка,

я тебе очень давно не писал, хотя, конечно, ты всегда отлично знаешь, что я

постоянно с тобой, забыть тебя не могу и не хочу, всегда ясно и легко люблю тебя и

вспоминаю всегда. «Качалку» читаю в каждом городе первым своим номером, и все

остальное понятно.

ТУрнэ наше очень волнующее и все какое-то взволнованное. Спутники веселые, но

какие-то кошмарные... То мне уж очень славно, то уж весьма удручаюсь весь. И уж

очень одиноко.

Нет тебя, Лида, со мною: с тобою ж прозрачно и морево! Я часто и упорно жалею,

что ты только у Незлобина и связана с этим театром, - зачем? Разве не хорошо быть со

58

мною? делать себе большое, выдающееся по оригинальности амплуа, имя? разве не

хорошо летать из города в город, из толпы в толпу, от газеты к газете? разве не хорошо

«подвергаться овациям» и слышать себя выкликаемой тысячами молодых и

восторженно грозбвых голосов? Подумай только, Лида, свободная моя, надменная моя

Лида! Ты только сравни, только подумай! Отбрось все эти «соображения», все эти

«будущие преимущества». И со мною они возможны, и со мною ты будешь еще скорее,

еще удобнее выявить тебе себя, именно со мною, твоим послушным, тобою

любующимся. Ах, Лидия, это досадно, что ты думаешь иначе. Ах, Лидия, это «не так

уж очень» вдохновенно казалось бы! Но ты упорно, чувствую, не сочувствуешь мне в

моих планах. И кажутся они тебе - отчего? На каком основании?
– карточными

замками. Ах, Лидия, совсем нет. Вот пример: беру из толпы (а не тебя, артистку с

именем) девушку, обыкновенную курсистку. Беру потому, что кажется мне она

талантливой. Да, сначала только кажется. И вот едем теперь. Что же? Везде — овации,

везде — триумф! «Эсклармонда Орлеанская!!!» - ревет зал, устремляясь к рампе. А ты

вдруг колеблешься. Я давно мечтал тебя пригласить, давно, но вспоминая некоторые

твои «соображения по поводу столичных сцен » и... не трогал тебя, - все равно

безнадежные попытки. Но как ты теряешь! Как ты теряешь! Как теряешь! Вот право же

иногда: «поменьше здравых рассуждений» - только повредить могут. А тут даже с

рассуждениями дело обстоит благополучно. Да, ты не проиграла бы, не прогадала бы.

Ну, пиши до 14-го на Симферополь, Таврич<еской> губ<ер- нии>, Долгоруковская 17,

Влад<имиру> Ив<ановичу> Сидорову (для меня).

Беру тебя за подбородок, губы в губы. Жарко и нежно.

Твой Игорь.-

11

6

августа 1914 г.

Мыза «Ивановка»

6 авг. 12 ч<асов> н<очи>

Лида, друг мой всегдашний! Ты возмутительно долго не писала, ты, обманщица: ты

не приехала в «Тойлу», и ты даже не собираешься сюда, хотя я, - да и Е<лена>

Я<ковлевна>, - ждем тебя, как и раньше. И не говори, пожал<уйста>, 4то нельзя тебе

— и теперь еще только август, только его напало, и делать тебе в твоей «Малаховке»

положительно непего. Из Германии, — pardon за выражение, — вернулась ты давно,

следовательно, успела уж упиться своей «Малаховкой» всласть... А здесь, уверяю тебя,

недурно. Я занимаю 6 больших комнат дворца, кухню, 4 кладовки и веранду. 2 хода.

200-летний парк с кедрами, пихтами, грибами, урнами, эстрадами. Дивная форелевая

прозрапная река. Мельница. Водопад. Тень Павла I везде и во всем. Работается