назад я справлял 30-летие. Сегодня я постарел на пять лет. Почему не принято

справлять пятилетнего юбилея? Воображаю, с какой помпою и восторгом моя

26

петербургская молодежь тогда приветствовала бы меня! За такой юбилей я отдал бы с

радостью все последующие 30 лет жизни! Тогда меня боготворили, буквально носили

на руках, избрали королем поэтов, сами нарасхват покупали мои книги. Тогда мне не

приходилось - дико вымолвить — рассылать их по квартирам почти и вовсе не

знакомых людей, предлагать их и навязывать.

Голос поэта резко повышается. На лице его — презрение, гнев и боль.

— Вы теперь что-нибудь пишете?
– спрашиваю я, стараясь переменить тему.

Почти ничего: слишком ценю Поэзию и свое имя, чтобы позволить новым стихам

залеживаться в письменном столе. Только начинающие молокососы могут разрешить

себе такую «роскошь». Издателей на настоящие стихи теперь нет. Нет на них и

читателя. Я теперь пишу стихи, не записывая их, и потом навсегда забываю.

—И Вам не обидно?

— Обидно должны быть не мне, а русским людям, которые своим равнодушием

довели поэта до такого трагического положения.

—Однако же они любят и чтут Пушкина, Лермонтова...

— О, нет, они никого не любят, не ценят и не знают. Им сказали, что надо чтить, и

они слушаются. Они больше интересуются изменами Натальи Николаевны, дурным

характером Лермонтова и нецензурными эпиграммами двух гениев. Я как-то писал

выдающемуся польскому поэту Казимиру Вежинскому: «Русская общественность

одною рукою воскрешает Пушкина, а другою умерщвляет меня, Игоря Северянина».

Ибо равнодушие в данном случае равняется умерщвлению.

— Но у вас так много поклонников, вы получаете, вероятно, столько писем и

телеграмм...

— Если бы каждый поклонник давал мне всего-навсего по 10 центов в год, - но,

понимаете, обязательно каждый, - я чувствовал бы себя совершенно обеспеченным

человеком, мог бы вдохновенно писать и, пожалуй, бесплатно раздавать неимущим

свои книги. Но таких поклонников или я не знаю, или их вовсе нет. Судя по количеству

поздравлений, я не заработал бы больше кроны, — с неподражаемой язвительностью

отчеканил поэт.

— Вы довольны статьями и фотографиями, помещенными в газетах в связи с

Вашим юбилеем?

— В особенности фотографиями. Некоторые из них бесподобны и являются, по-

видимому, воистину юбилейными. На некоторых из них я снят с женой, с которой

расстался вот уже пять лет. Представляете, как было приятно мне и моей новой

подруге, женщине самоотверженной и заслуживающей глубочайшего уважения,

лишний раз взглянуть на такую карточку, да еще в газете, да еще в юбилейные дни!

— Еще один вопрос, — сказал я, поднимаясь, — и, извините, несколько, может

быть, нескромный. Вы изволили заметить, что больше почти не пишете стихов. На

какие же средства вы существуете? Даже на самую скромную жизнь, какую, например,

как я имел возможность убедиться, вы ведете, ведь все же нужны деньги. Итак, на

какие же средства?

— На средства Святого Духа, - бесстрастно произнес Игорь Северянин.

II

ПИСЬМА

о

о

30 декабря 1907 г.

Сердечно поздравляю Вас, глубокоуважаемый Константин Михайлович, Лидию

Константиновну, Ольгу Константиновну и Константина Константиновича, желаю Вам

всего, всего хорошего. Давно мы уже с Иваном Александровичем собираемся Вас

27

навестить, но я почти безвыходно сижу дома, хандрю и в угнетенном состоянии.

Вскоре, Бог даст, однако, соберемся.

ХН.30.1907.СП6.

2

12

апреля 1908 г.

Передайте от меня, пожалуйста, пожелания всего наилучшего Лидии

Констант<иновне>, Борису и Констант<ину> Константиновичу. Если Ольга

Конст<тантиновна> у Вас, — сердечный привет.

Иг.-С.

<НА ЛИЦЕВОЙ СТОРОНЕ ОТКРЫТКИ>

Христос Воскресе, дорогой Поэт!