История требовала от Че героического действия, которое вполне могло обернуться и обернулось трагедией. Однако это ничуть не могло повлиять на его борьбу, поскольку, говоря словами Мишеля Фуко, он полностью «снял озабоченность собой». Ничто не могло уже остановить его. Но это вовсе не было самоубийственным поведением. Он начисто лишён всякой виктимности:«.. .Мы не репетируем позы для последнего акта, мы любим жизнь и будем защищать её»3. Гевара жил яростно и в буквальном смысле получал огромное наслаж-

Наст. изд., с. 552-553. . ,, ...

Наст, изд., с.561.
– :. . .-к-- ytfi-г-.--

Наст, изд., с.561. к. ::-<-гащ/

| феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф

дение от жизни. Он изо всех сил рвался за пределы своего существования с тем, чтобы максимально объёмно переживать жизнь. В итоге, если можно так сказать, он вошёл в самый эпицентр жизни.

«Последний парад» Гевары не был жестом отчаяния или влечением к самоубийству. Это было глубоко продуманное выстраивание собственной жизни. Он словно режиссировал её как глобальный по масштабам и возведённый до трагических высот театр. Сценография этого театра была продумана до мелочей: от прощального письма Фиделю до грандиозно задуманных и поставленных трагедий Конго и Боливии. Только гибель в этом театре была «неподдельной и всерьёз».

Он всегда помнил собственные слова:«... Максимальный возраст партизана... не должен превышать 40 лет...» Решение о боливийской операции было принято в 38 лет... «Четыре члена ЦК, два зам. министра, два высших чиновника оставили свои семьи, дома, машины, привилегии и последовали за Че в незнакомые джунгли.., где им пришлось испытать на себе голод, пить собственную мочу от жажды и встретить смерть стоя. Никто их к этому не понуждал, и телевидение не присутствовало, чтобы получить их последние впечатления»,1 —писал Режи Дебре.

По сути, Гевара ставил своей жизнью теоретический эксперимент, тем самым уничтожая извечную дихотомию теории и практики. И это было особый эксперимент, результатом которого должна была стать некая новая подлинная жизнь. Своего рода сверхжизнь. И действительно, из своей короткой, дерзновенно прожитой жизни Гевара создал совершенное произведение искусства. Он демонстрирует нам «искусство героической жизни», которую он творит как художник. В этой жизни не было ни минуты прозябания, бессмыслицы, скуки—всего того, что является уделом столь многих. Но такая удавшаяся жизнь (vita triumphatrix) стала возможна благодаря перманентному мыслительному и волевому усилию, максимизирующему каждую её минуту. Эту жизнь творила «воля, которую я шлифовал с наслаждением художника»2. И именно эта несгибаемая воля делала из его жизни искусство трагедии, которая, по Аристотелю, «есть подражание [людям] лучшим, чем мы»3. Поэтому даже спустя десяти-

1 Цит. по: Che Guevara. Mots, propos, aphorismes, Paris, 2003, p. 155.

2 Цит. no: P. Z. Sotolongo. Ernesto Che Guevara. Ethics and Aesthetics of an Existence. La Habana, 2002, p. 36.

3 Аристотель. Поэтика. Соч. в 4-х томах. Т. PV, 1453а. г-.гч

6061 В. Миронов

летая эта жизнь, выпестованная волей и мыслью, порождает в нас мощную эстетическую реакцию, толкая миллионы людей на «подражание Геваре». Именно в этом секрет притягательности его экзистенции для народов мира.

Гевара—действительно крупнейший трагик XX века. Он словно герой древнегреческого мифа охвачен духом Агона, духом состязания с миром, который непрерывно толкает его к самым пределам его возможностей. Столкновение судьбы мира и воли героя оборачивается трагедией. Но катастрофа Гевары переросла в триумф. В отличие от античных героев, раздавленных роком, Че являет нам беспримерную победу над судьбой, утверждая, говоря словами Ницше, радость жизни перед лицом неимоверных трудностей и страданий. Гевара демонстрирует своей жизнью ницшеанское понимание трагедии: «Герой —весел, вот что до сих пор ускользает от авторов трагедий». Он действительно шёл дорогой трагедии с «радостным стоицизмом».

Смерть Гевары имеет громадное жизнеутверждающее значение. Она — не отрицание жизни. Напротив, его жизнь была столь интенсивно избыточна и могущественна, что смерть превращалась как бы в пароксизм жизни, в её чрезмерное богатство, переливающееся через край существования. Эта смерть превращалась в самый предельный довод против неправильно и убого устроенной жизни. Мы должны, по выражению Хорхе Семпруна, учиться у этой смерти, пережить эту смерть борьбой. Действительно, эта смерть утверждала ценность и неотложность революционной борьбы. Для людей несравненно большей трагедией было бы его уклонение от действия. Несколько поколений молодёжи впали бы в уныние. Несмотря на реальный провал боливийской экспедиции, он, по сути, выводил мир из тупика. Своей жизнью и смертью он доказывал истинность парадоксальной мысли Ницше: «Величие не должно зависеть от успеха»1.

Смерть Че потрясла миллионы людей в мире: словно вдруг разверзлась повседневность, и из страшного разлома хлынула какая-то одновременно неведомая и благая весть о другом мире.

В последнем бою в Боливии история, словно в насмешку над его словами: «Для партизана сапоги важнее винтовки»2, лишила его и сапог, которые он потерял при форсировании реки, и карабина, который раздробила вражеская пуля. Но в смертельной конфронтации

г фТницшеТСочГв 2-х томах. М., 1990. Т. lTc. 220.

2 Che Guevara. Mots, propos, aphorismes. Paris, 2003, p.41.