Я замерла, не решаясь войти в павильон Любования Луной. Моя смелость куда-то пропала. Мне никогда не разрешали приходить сюда, потому что с трех сторон это место было окружено водой. Следовательно, оно как бы находилось за пределами сада. Но потом я вспомнила о решимости Линян. Я сделала глубокий вдох, вышла в се­редину павильона и остановилась. На нем была надета длинная туника из синего шелка цвета ночного неба. Ря­дом с ним на балюстраде лежали пион и ветка ивы. Он не поднялся мне навстречу, но продолжал смотреть на меня. Я старалась вести себя совершенно спокойно.

— Вижу, у вас есть павильон, из которого открывает­ся три прекрасных вида, — заметил он. — В нашем доме тоже такой есть, но он стоит на берегу пруда, а не озера.

Наверное, он почувствовал мое замешательство и потому объяснил:

— Отсюда можно по-разному смотреть на Луну: она висит в небе, отражается в воде, а вода с Луной отражается в зеркале. — Он поднял руку и плавно указал на зеркало, висевшее над единственным предметом мебели в пом павильоне — деревянной кроватью, украшенной резьбой.

— Ах! — вырвалось у меня. До этой минуты я всегда думала, что кровать в беседке была поставлена для того, чтобы лениво отдыхать на ней, но, бросив взгляд на ложе и зеркало, я задрожала, представив томные ночи, кото­рые мне бы хотелось здесь провести.

Незнакомец улыбнулся. Может, мое смущение поза­бавило его? Или он думал о том же, что и я?

Последовала долгая мучительная пауза, а затем он поднялся и подошел ко мне.

— Пойдем. Давай посмотрим вместе.

Koгдa мы подошли к балюстраде, я схватилась за столб, чтобы не упасть.

— Какая прекрасная ночь! — сказал он, глядя на глад­кую поверхность воды, а потом повернулся ко мне: — Но ты еще прекраснее.

Меня захватило ощущение счастья. Но за ним после­довала удушливая волна стыда и страха.

Он вопросительно посмотрел на меня:

— Что случилось?

Мои глаза наполнились слезами, но я сумела их удер­жать.

— Наверное, ты видишь только то, что хочешь видеть.

— Я вижу живую девушку, и мне бы хотелось поцело­вать ее, чтобы прогнать ее слезы.

Две слезинки потекли по моим щекам.

— Как я смогу стать хорошей женой? — Я в отчаянии обвела рукой беседку. — После того, что было?

— Ты ничего плохого не сделала.

Конечно, сделала! Ведь я же была здесь, не так ли? Но мне не хотелось говорить о том, что это значит. Я сделала шаг назад, сложила руки на груди и спокойно сказала:

— Я вечно пропускаю ноты, когда играю на цитре.

— Цитра! Меня это не волнует!

— Но ведь не ты будешь моим мужем, — ответила я. Его лицо исказилось от боли, и в этом была моя вина.

— А стежки у меня слишком большие и неровные, — выпалила я.

— Моя мать никогда не сидит целыми днями в женс­ких покоях, занимаясь рукоделием. Если бы ты была моей женой, вы бы вместе нашли другие, более инте­ресные развлечения.

— Я плохо рисую.

— А что ты рисуешь?

— Цветы. Как и все.

— Но ты не такая, как все. Ты не должна рисовать то же, что и все остальные. Что бы ты выбрала, если бы могла нарисовать все, что угодно?

Никто раньше не спрашивал меня об этом. Никто и никогда не задавал мне подобных вопросов. Если бы я хорошо подумала в тот момент, если бы старалась вести себя, как подобает, я бы ответила, что продолжала бы совершенствоваться в изображении цветов. Но я ни о чем не думала.

— Я бы нарисовала то, что вижу сейчас — озеро, Луну, павильон.

— Пейзаж?

— Да, настоящий пейзаж, а не тот, который люди ви­дит на холодных кусках мрамора, вроде тех, что висят на с генах библиотеки моего отца. Эта идея захватила меня.

— Мой дом находится на противоположном берегу озера. Он стоит на высоком холме, — продолжил незна­комец. — Из каждой комнаты открывается прекрасный вид. Если бы мы поженились, мы бы стали друзьями. Мы бы отправлялись на прогулки по озеру, по реке, чтобы увидеть, как приливное течение прибывает в узком устье.

Его слова дарили мне радость и в то же время вселяли грусть, потому что я начинала мечтать о жизни, кото­рой у меня никогда не будет.

— Тебе не о чем беспокоиться, — продолжил он. — Уверен, твой будущий муж не идеален. Взять хотя бы меня. Начиная со времен династии Сун, каждый моло­дой человек стремился к тому, чтобы получить высокий чин, но я не сдавал императорские экзамены, и у меня нет ни малейшего желания это делать.

Так и должно быть! Мужчины, хранящие верность династии Мин, при новом правлении предпочитают гражданской службе домашнюю жизнь. Почему он это сказал? Может, он думает, что я придерживаюсь старо­модных правил, или считает меня глупой? Или он ре­шил, что я хочу, чтобы он открыл лавку? Но зарабатывать деньги торговлей — удел низких и вульгарных людей.