Девушки, умершие от любви, приходили навещать меня на Новый год. Они понимали, что мне должно быть очень грустно. Мне нравилось проводить с ними время, потому что между нами — в отличие от того времени, ког­да я жила со своими сестрами в усадьбе семьи Чэнь, — не было зависти и мелочных обид. В один прекрасный день они привели ко мне Сяоцин. У нее был высокий лоб, нарисованные брови, мягкие податливые губы. Ее во­лосы были украшены заколками. Она была одета в одно из тех платьев, какие носили в старые времена: элегант­ное, с развевающимися полами и украшенное цветами. А ее ступни были такими крошечными, что когда она грациозно покачивалась, ступая по террасе, то казалась парящей в воздухе. Она была слишком прекрасна для того, чтобы стать чьей-нибудь женой, и теперь я пони­мала, почему так много мужчин были очарованы ей.

— Стихотворения, которые остались после моей смерти, я назвала «Рукописями, спасенными от сожже­ния», — сказала Сяоцин. Ее голос был таким же мело­дичным, как шепот ветра. — И такое происходит очень часто. Мужчины, пишущие о нас, говорят, что мы томи­лись от любви. Они говорят, что представительницы сла­бого пола часто страдают от потери крови и истощения. Поэтому, заключают они, наши судьбы созвучны нашим сочинениям. Они не понимают, что пожары не всегда происходят случайно. Слишком часто женщины — я го­ворю и о себе тоже — сомневаются в том, что умеют пра­вильно выбирать слова, и не верят, что у них есть та­лант, и решают сжечь свои работы. Поэтому так много собраний стихов имеют одни и те же названия.

Сяоцин посмотрела на меня в ожидании ответа. Дру­гие девушки, умершие от любви, также обратили свои взгляды ко мне. В их добрых глазах я видела ожидание достойного ответа.

— Наши слова не всегда исчезают, словно весенний сон, — заметила я. — Некоторые остаются на земле, и люди плачут, читая их.

— И пусть это продолжается десять тысяч лет, — под­хватила дочь торговца солью.

Сяоцин милостиво оглядела нас.

— Десять тысяч лет, — повторила она. Она вздрогну­ла, и звуки ее голоса заставили задрожать воздух. — Не будьте так в этом уверены. Они уже начинают нас забы­вать. А когда это случится... — Она поднялась на ноги, и полы ее платья встрепенулись. Сяоцин кивнула каждой из нас и уплыла прочь.

Затем пришла моя бабушка. Девушки не стали нам мешать. Но разве она могла меня утешить?

— Никакой любви нет, — часто повторяла она, — есть только долг и ответственность. — Ее рассказы о муже были полны сознания долга, но не любви или хотя бы искреннего чувства.

Я чувствовала себя покинутой и безутешной. Бабуш­ка продолжала болтать, а я наблюдала за тем, как в доме Жэня идут приготовления к Новому году. Он заплатил все долги своей семьи; его мать подмела и убрала в доме; слуги приготовили особые блюда и сожгли изображение бога Кухни, висевшее над плитой, после чего тот напра­вился на небо, чтобы рассказать о плохих и хороших по­ступках этой семьи. Обо мне же никто не вспоминал.

Я нехотя перевела взгляд на родительский дом. Мой отец вернулся из столицы, чтобы исполнить то, что по­велевает родственный долг. Бао, который уже семь лет был моим братом, женился. Как это ни печально, но все три его сына родились мертвыми. Возможно, это было следствием пережитого несчастья или слабости его ха­рактера, но большую часть времени Бао проводил у пе­вичек, живущих на берегах Западного озера. Впрочем, моего отца, кажется, это не очень беспокоило. В канун Нового года они с мамой направились на семейное клад­бище, чтобы пригласить предков в родной дом.

Папа с достоинством носил чиновничьи одежды. Ис­кусно вышитая эмблема на его груди говорила каждому, что он занимает высокий ранг. Теперь он шествовал с куда большим достоинством, чем в то время, когда я жила в усадьбе. Мама же вовсе не казалась такой уверенной в себе. Скорбь прибавила ей возраста. Теперь в ее волосах было много седины, а ее плечи исхудали и поникли.

— Твоя мать все время думает о тебе, — сказала ба­бушка. — В этом году она нарушит традицию. Смелая женщина.

Я не могла представить, что мама совершит нечто такое, что противоречит принципу Четырех Доброде­телей и Трех Обязательств.

— Она осталась бездетной, — продолжала бабушка.

Ее сердце наполняется печалью каждый раз, когда она видит книгу стихов или чувствует запах пионов. Они напоминают ей о тебе, и воспоминания тяжелым гру­зом ложатся на сердце.

Я не хотела этого слышать. Зачем? Но бабушка не стремилась щадить мои чувства.

— Если бы ты видела, какой была твоя мать после свадьбы, когда она пришла в нашу семью, — продолжи­ла бабушка. — Ей было всего семнадцать лет. Она была прекрасно образована и безупречно исполняла все, что положено женщине. Долг, обязанность и удовольствие свекрови состоит в том, чтобы жаловаться на свою сно­ху, но твоя мать не давала мне повода для жалоб. Что ж, я была этому рада. В моем доме было много сыновей. Я была рада, что мы проводим с ней много времени. Вскоре я стала считать ее не снохой, а подругой. Ты пред­ставить себе не можешь, куда мы только ни ездили, чем только ни занимались.

— Мама никогда не покидала пределы усадьбы, — напомнила я ей.

— В прошлом она делала это много раз, — возразила бабушка. — Незадолго до падения династии Мин мы с твоей матерью часто рассуждали о долге женщины. Сто­ит ли ей совершенствоваться в рукоделии или она мо­жет позволить себе предаваться любви к приключени­ям, потворствовать любопытству и находить пищу для острого ума? Твоя мать, а не отец, первая заинтересова­лась произведениями поэтесс. Ты знала об этом?

Я покачала головой.