В литературе, посвященной делу Шапиры, нередко упоминается автобиографический роман «Юная дочь Иерусалима» (1914), написанный по-французски дочерью Шапиры под псевдонимом Мириам Харри. К настоящему времени принято за аксиому, что и сама дочь была убеждена в виновности отца. Например, «Пэлис-тайн Эсплорейшн Квортерли» в 1957 г. писал в редакционной статье, посвященной ожившему интересу к рукописям Шапиры: «Однако доказательством, значительно укрепляющим позицию противной стороны, является тот факт, что дочь Шапиры... как будто бы ничуть не сомневалась в правоте Клермон-Ганно, уличавшего Шапиру в подделке». И в научном издании столь нелепое заявление делается без каких-либо доказательств! Тем не менее оно выдвигается как веский довод против попыток профессора Мансура добиться пересмотра дела. Всякий, прочитавший книгу г-жи Харри, может убедиться, что она боготворила своего отца — человека не от мира сего, романтика, выведенного в романе под именем Бенедик-тус. И нигде, ни единым словом она не дает повода для сомнений в его честности.

Другой критик, М.X. Гошен-Готштейн, сумел вычитать очень многое из следующего отрывка в автобиографии г-жи Харри: «...она любила наблюдать за отцом, когда он тщательно переносил каждую надпись на большие белые листы, порой переписывая то же слово по

389

двадцать и даже по сто раз, пробуя располагать знаки в различных комбинациях». Но это описание относится к работе антиквара по разбору надписей на древней керамике. Шапира никогда не скрывал, что он был более или менее знаком с древним финикийским и набатей-ским письмом. Он серьезно увлекался древностями. Но ничто не говорит о том, что свое знание древнего фини-кийско-еврейского письма он использовал для изготовления фальшивых документов. Поскольку сам Шапира утверждал, что он посвятил много времени разбору текста фрагментов Второзакония, нет ничего странного и подозрительного в свидетельстве его дочери о том, что так оно и было.

Сколь подозрительным ни казалось бы ученым знакомство Шапиры с древними системами письма, все же нелепо приписывать его дочери обвинение собственного отца в фальсификации. Гошен-Готштейн, который пытался обосновать свои подозрения еще некоторыми выдержками из «Юной дочери Иерусалима», в конце концов заключает: «Возможно, что на участие в подделке его толкнуло желание показать свою образованность и одновременно улучшить материальное положение, с тем чтобы удачно выдать замуж дочь». Следует заметить, что дочерью на выданье была не Мириам Харри, в то время еще совсем ребенок, а ее старшая сестра. Все эти легковесные, искусственные доводы ничего не добавляют к прежнему обвинительному заключению. Даже Гошен-Готштейн вынужден признать, что «изготовить такую подделку было не под силу одному человеку».

Несмотря на все эти доводы за и против, несмотря на приобщение данных дела Шапиры к дискуссии по поводу свитков Мертвого моря, мы по-прежнему еще очень далеки от решения проблемы. И ведь рядом существует еще одна тайна. Никто не знает, где находятся рукописи

390

в настоящее время. Профессор Мансур убежден, что они скрыты в подвалах Британского музея, но руководство музея это отрицает. Однако они были там и подвергались повторному обследованию в 1884 г., после смерти Шапиры, а потому, хотя сотрудники Британского музея и О.К. Рабинович считают это вероятным, они никак не могли быть возвращены Шапире и сгинуть вместе с ним в Голландии. В архиве Британского музея хранится письмо вдовы Шапиры с запросом о судьбе рукописей, но остается неизвестным, каков был ответ и был ли он вообще, а также принимались ли по этому письму какие-нибудь меры.

Бывший редактор журнала «Искусство за год» А. С. Р. Картер в своих мемуарах «Вот моя повесть...» (1940) утверждает, что «после разоблачения он (Шапира) прислал жалобное письмо, полное извинений за доставленные неприятности и беспокойство, и с благодарностью принял от Британского музея несколько фунтов за свою некогда „бесценную" рукопись, которую предполагалось сохранить в назидание потомству. С этой скромной суммой он выехал в Амстердам (sic!) и там, в какой-то убогой гостинице, покончил с собой»[49]. Этим показанием как будто бы устанавливается тот факт, что Британский музей приобрел юридическое право на данную рукопись, но вопрос в том, стал бы музей хранить объект, заведомо признанный лишенным какой-либо ценности. С другой стороны, можно усомниться и в достоверности этого воспоминания Картера, который посвятил «Шапире, фальсификатору Библии», целую главу. Если Шапира в самом деле заключил подобную сделку, признав при этом сам, что документы были поддельными, то вряд ли он стал бы обращаться

391

из Голландии к директору библиотеки Британского музея с последней, отчаянной мольбой созвать комиссию непредубежденных ученых для повторной экспертизы свитков.

Доведется ли нам когда-нибудь увидеть перед собой вещественные свидетельства, которые, возможно, раз и навсегда покончили бы с этой тайной? До профессора Мансура дошли сведения о том, что известный лондонский книготорговец Бернард Куоритч продал кому-то несколько фрагментов рукописей Шапиры, однако проследить их дальнейшую судьбу ему не удалось. Можно предположить, что это были другие рукописи, которые Шапира привез с собой во время своего последнего визита в Лондон. Есть еще одно направление, поиски в котором, насколько мне известно, пока не предпринимались. Г-жа Шапира упоминает в своем письме о двух фрагментах из Второзакония, которые она нашла в бумагах мужа и отослала профессору Константину Шлотману в Галле. Вероятность того, что эти фрагменты остались в университете Галле, не может быть исключена и, пожалуй, заслуживает проверки. Есть еще один возможный источник: трансиорданское Вади-эль-Муджиб на «другом берегу Мертвого моря». Действительно ли так сыро в этих пещерах, как утверждал капитан Кондер? Не сохранились ли там какие-нибудь остатки рукописей? И если да, то не окажутся ли они по внешнему облику, манере письма, языку и содержанию сходны со свитками Шапиры?

Представляется вполне очевидным, что те обстоятельства, которые Шапира описал в связи с находкой текстов из Второзакония, не могут быть лишь плодом фантазии. Как сам важнейший факт захоронения свитков в пещерах, так и некоторые детали, например полотняные обертки, а внутри них не сразу распознанные «колдовские

392

заклинания», представляют слишком разительные аналогии кумранским находкам, чтобы это можно было считать случайным, лишенным какого-либо прецедента или материального основания предвосхищением будущего на семь десятилетий. Даже если документы Шапиры подделка, все же кажется неизбежным вывод, что фа-брикаторы знали или слышали о прежних находках рукописей в «моавских» или других «пещерах Мертвого моря».

393

Эпилог

Каждое открытие давно забытого текста, будь он выдающимся или же будничным по своему содержанию, помогало отодвинуть дальше в глубь времен ту завесу, за которой вся человеческая деятельность представляется нам тусклой и непонятной. Каждое открытие сообщает нам нечто новое о нашем прошлом, о том, как мы стали тем, что мы есть. Вот почему поиски ученых-романтиков были столь целеустремленными и почему они будут продолжаться: ведь предстоит сделать еще так много!