Она нехотя оставила футонг — единственный тёплый островок в океане холода и сырости. Центрального отопления в городе не было. Футонг да горячая офура, только этим можно согреться в японском доме. Правда, в старину японцы использовали ещё котатцу — горшок с горячими углями. Его ставили под низкий столик, накрытый ватным одеялом. Под стол засовывали ноги, оставляя остальные части тела мёрзнуть, — она видела такое в фильме про самураев. Со времён самураев Япония, завалив весь мир суперсовременной техникой, в деле отопления своих жилищ почти не продвинулась — котатцу использовали и теперь, сосредоточив весь технический прогресс лишь на замене горшка электрической лампой, а ваты в одеяле синтепоном. Дрожа от холода, она накинула поверх халата пальто — в квартире было плюс десять. Как на улице. Ну а откуда, спрашивается, взяться больше? Ветер с океана выл в тысяче щелей её жилища, свободно проникая через прыгающие, дребезжащие окна.

— Наши окна и двери никогда не прилегают плотно, — говорил Хидэо. — Мы, японцы, хотим жить в гармонии с окружающим миром. Это — наша философия.

Выходит, если мир промёрз, японец должен мёрзнуть тоже? К счастью, кроме философских объяснений, Хидэо снабдил её маленьким электрическим обогревателем. Но обглоданный сквозняками кусочек тепла бесследно рассасывался в промозглом холоде квартиры.

Самурай на экране её телевизора открывал раздвижную дверь дома и усаживался любоваться падающим снегом, согреваясь одним лишь котатцу. Самурай хотел слиться с окружающим миром, она — от него отгородиться. Первым делом она попробовала пересадить на японскую почву ежеосеннюю русскую традицию заклеивать рамы и прихватила скотчем болтающиеся форточки. Бряцание исчезло, холод — нет. Стёкла-то были одинарные.

— Двойные рамы в Японии положено делать только на Хоккайдо, — утверждал Хидэо.

Но она-то мёрзла на Хонсю! И не хотела подчиняться японской традиции мёрзнуть. На роль второго стекла была определена упаковочная полиэтиленовая плёнка с шишечками воздушной прослойки. Мутные полотнища, приклеенные тем же скотчем, легли на стёкла. Темнее стало, а вот теплее — нет. От балкона дуло — дверь скользила роликами по металлическим полозьям, оставляя огромную щель. Она положила к порогу балкона подушки Намико, предназначенные для японского сидения на полу. Больше ничего сделать с раздвижной дверью было нельзя.

— Странно, что Вам холодно, — удивился заехавший по дороге с работы Хидэо. — Японии далеко до русских холодов. Но если Вам холодно…

На следующее утро он снова явился на её пороге. В руках у него был пёстрый узелок, у ног — большой белый ящик. В узелке скрывалось одеяло — подарок Намико. Ящик оказался керосиновым обогревателем.

— Свои дома мы отапливаем именно так. Это — старый обогреватель из университета. Для моей лаборатории я купил машины новой модели, более элегантные, но тоже керосиновые.

Хидэо втащил ящик в столовую, приладил торчащую из него широкую трубу к отверстию в стене. А она-то гадала, зачем рядом с окном сделана большая круглая дыра на улицу, прикрытая только тонкой жестяной заслонкой? Агрегат шумел и вонял керосином, но минут через пятнадцать он превратил её стылую квартиру в место, пригодное для жилья. Дырка на улицу была только в столовой, остальным помещениям полагалось отапливаться по-чёрному или через открытые двери. Через полчаса тёплый воздух кое-как растёкся по квартире, слегка обогрев кухню и спальню, в столовой же стало жарко, как в парной. Она выключила обогреватель, и комната мгновенно выстыла, продутая через сто щелей. Пришлось включать обогреватель снова и терпеть керосиновую вонь, особенно сильную вначале. Притулившись возле выдувающей тёплый поток машины, она размышляла: почему богатая страна возится с керосинками?

Философски полагает, что общение с внешним миром дороже комфорта? Или экономит топливо? Мысль об экономии вызывала у неё ненависть, а воспоминание о горячих русских батареях нежность. И всё-таки керосинка заставила её задуматься: может, русский обычай гонять кипяток по трубам, чтобы разогревать до июльской жары пустые квартиры, не так уж хорош? А экономный обогрев японской печкой — путь к богатству страны? Но ей не хотелось этим путём идти. Не хотелось сидеть в провонявшей керосином квартире, наполненной каким-то клочкастым воздухом — местами горячим, местами ледяным. Собираясь выйти на улицу, она надела на себя все тёплые вещи, какие нашлись в доме. Поглядывая с ненавистью на чемодан, полный нарядных тоненьких костюмчиков, она с тоской вспоминала старый толстый свитер, презрительно брошенный в Москве. Она не подозревала, что главной японской проблемой будет согреться! Она вообще представляла себе Японию как-то не так. Она ехала в процветающую страну, а встретила допотопные газовые колонки, ванну без сливной трубы, стиральную машину, выпускающую грязную воду на балкон… И холодный дом, насквозь пронизанный сквозняками.

На улице не было ни души. Возле дома вороны расклёвывали пакет с мусором, брошенный на тротуаре. Соседский мальчик с болезнью Дауна частенько выносил его не вовремя. И забывал убрать в бачок под крышку. Она переступила через яичную скорлупу, поскользнулась на кожуре банана. Вспугнутые птицы с оглушительным карканьем расселись на голых ветвях. Почему в этом городе так много ворон? И совсем нет воробьёв? Часы на школьной башне вызванивали колокольчиками что-то щемящее. Звуки падали в унылую тишину, медленно опускались на ряды замёрзших маленьких домиков и тоскливо летели в сторону океана — умирать. Грустная это страна — Япония! И звуки здесь такие печальные: утренний колокол, вечерний звон часов… И этот вот тоненький писк. Откуда он?

Крошечный фургончик с жёлтым фонариком, пыхтя трубой и жалобно попискивая, медленно полз по улице. Приблизившись к ней, фургончик замер, открыл заднюю дверь, обдав запахом жареного мяса. Парень в засаленном фартуке поклонился, указывая на жаровню. На железных прутьях шкворчали маленькие куриные шашлычки — пять крошечных кусочков на палочке. Умакнув волосяную кисть в соевый соус, парень смазал шашлычки, заговорил, повторяя слово "терияки", наверное, так назвалось блюдо. Фургончик уполз, привлекая писком новых клиентов, а она проглотила на ходу два шашлычка — что там есть-то! — и, окончательно окоченев на продутом ветром проспекте, побрела, мечтая найти место, где будет по-настоящему тепло.