Шрифт:
«Мое дело – окружность», – написала она. И вдруг в одном из писем читаем: «Может быть Вы смеетесь надо мной! Может быть, все Соединенные Штаты смеются надо мной тоже! Я не могу остановиться из-за этого. Мое дело – любить». А вот стихи:
Любовь была до бытия —И после смерти – и —Начало всех творений – всеПризвание земли.Круг замкнулся, и мы не ошиблись. Вот почему ее «письмо к миру» дошло и прочитано – ведь только любовные письма и доходят.
P.S.
Первые переводы Эмили Дикинсон я сделала еще учась в институте.
Летом у меня тоже был свой райский сад, где в кустах жасмина пересвистывались малиновки.
Я писала стихи и читала стихи, но не находила (ни в чужих, ни в своих) той летящей и сверкающей радости, которую по-настоящему чувствуешь только в детстве. И вот…
«Я нахожу восторг в существовании, – писала Эмили. – Чувствовать, что существуешь, – само по себе достаточная радость». Этим и дышали ее стихи!
И вдохнув это в себя, я должна была выдохнуть – перевести.
«Не оставляй, она твоя», – сказал мне кто-то из нашего тогдашнего поэтического круга. А я уже и не могла бы оставить.
Как-то переводчица Мария Редькина подарила мне книгу избранных стихотворений и писем Эмили Дикинсон, изданную в Нью-Йорке. Открыв ее дома, я удивилась. На первой странице перед предисловием было написано:
To a new friend -
Penne
Оказывается, Маше эту книгу кто-то подарил. Она же, зная, что я перевожу Э. Д., передарила мне. Так и живет со мной эта книжка со странной дарственной надписью (без даты), как будто от самой Эмили
(Penne можно толковать двояко: перо или монетка)
Мои переводы Э.Д. печатались понемногу в разных сборниках.
«Горстка» успела вырасти, и может рассыпаться, если не собрать ее в книжку.
Т. Стамова