Какая же я глупая! Все время забываю, как его зовут. К счастью, он всегда носит на своем халате что-то, что могло бы мне помочь. Я присматриваюсь к бэйджику, что был закреплен булавкой на левой стороне груди.

— Доктор Фитч, а когда я уже смогу покинуть это… помещение? — Мне до жути хотелось сказать «заведение». Заведение… боги, о чем я думаю?

За последний год, что я провела в таком унылом состоянии, я стала такой несносной и рассеянной. А еще мне Лондон — моя единственная подруга — говорит, что я эгоистка. Ох, если бы она только знала всю правду… Хотя, если она так говорит, то, скорее всего, так и есть, ведь ей со стороны намного виднее. Но, как говорится в одной забавной фразе — чья бы корова мычала. Подруга сама-то стоит десятерых таких, как я!

— Мы сегодня еще раз проведем рентген височной доли, — доктор Фитч протянул руку и указал на мой правый висок. Он сейчас был наполовину выбрит миллиметра под три; на коже все еще остались следы от недавнего происшествия, — и если все будет хорошо, то завтра ты можешь поехать домой.

«Домой», — подумала я. В это мгновение истинное значение «дома» оказалось таким далеким, таким неприступным, словно мечта. А где мой истинный дом?

Уже как два года мне не хочется возвращаться домой. Не думаю, что меня кто-то там ждет. Хотя бывает порой: если отцу вздумается выместить на мне всю злость или если он внезапно снова будет винить меня во всех бедах, то да, он может ждать меня, хоть вечность. А когда дождется, то с еще большей яростью и энтузиазмом возьмется за своё любимое дело. От этих воспоминаний у меня ужасно заныла спина в тех местах, где серебряные полоски исчертили мою кожу.

— Так, давай, я осмотрю твои повреждения, — продолжил доктор Фитч. Он отложил в сторону мою карточку с ручкой и показал жестом, чтобы я развернулась на девяносто градусов.

— Говорите, словно с жертвой автокатастрофы или аварии, которая произошла вчера, — недовольно произнесла я, разворачиваясь боком и немного приподняв футболку. На моей спине и на моих ребрах сейчас плясали горчичного цвета пятна, уже пожелтевшие и старые.

— Мне нужно записывать все, даже твои синяки. — Он говорил усталым голосом. Конечно, кому за неделю не надоест унылая пациентка, которая вечно жалуется на все и вся? Ведь почти всегда, когда заканчивались эти однотипные расспросы, то мы с доктором Фитчем немного разговаривали. И пусть он не задавал мне вопросов, откуда появились у меня все эти увековечения, я думаю, что он подозревал. И чем больше мы с ним общались, тем больше я сама начинала болтать обо всех этих причинах, хоть и косвенно, не называя сами факты. Довольно странно, да: девушка-подросток, как я, и пожилой мужчина смогли найти общий язык?

Моя сестра, Кристи, как-то раз после нашей долгожданной встречи сказала, что я действительно стала умной не по годам. Конечно, не ей ведь живется в такой обстановке, в которой живу я. Она уехала в свой университет в Лос-Анджелесе и даже не подозревает и десятой доли того, что здесь творится. Она оставила меня одну.

Доктор слегка прикоснулся к моим ребрам, а я вздрогнула и вовсе не от того, что у него руки были холодные — мне всегда было неприятно, когда кто-то ко мне прикасается, особенно если я этого не желаю. Это еще один глупый мой пунктик, как и веселье — я уже два года не смеялась искренне и по-настоящему. Невероятно, да? Желтое пятно то исчезало, то появлялось под нажатием пальцев доктора. То же самое было с позвоночником и другим боком.

— Гематомы почти прошли. — Продиктовал он то, что записывал.

Ну да, они всегда проходят. Хотя иногда некоторые оставляют большие кровоподтеки на коже, и тогда синяки остаются на моём теле подольше, но, в конечном счете, они все равно проходят тоже.

— Мне все еще нужно пить таблетки? — поинтересовалась я. Если честно, от всех этих лекарств меня уже изрядно тошнит, а от последних, которые мне прописали, у меня резко начинается изжога. А еще голова, она частенько болит, и меня подташнивает — но это все последствия моей травмы.

— Да, несмотря ни на что. Сотрясение — это тебе не шутка.

Я заметила некую перемену в настроении доктора, сегодня он был не в духе, а может, волновался за кого-нибудь. Но думаю, что сегодня доктор Фитч не настроен воспринимать иронию моих речей, а также глупости, которые я порой произношу.

— Вы же сами говорили, что мне повезло, раз ушиба нет.

Кстати, по этому поводу. Да, у меня вновь сотрясение. Даже не знаю, в какой раз это произошло, но раза три — это точно. Мне уже казалось, что когда-нибудь мне просто напросто размозжат черепушку и я не буду мучиться, но, как видно, голова у меня еще тот крепкий орешек. И вполне странно, что еще ни разу не было ушиба. Наверное, не тот масштаб сил, чтобы настолько сильно проломить мне череп.

Еще один мой пунктик: говорить всем, что у меня все отлично; делать вид, что мне не безразлично своё здоровье, что я заинтересована в чем-то, пока я внутренне умираю. Так люди, по крайней мере, думают, что я хочу жить.

— Это не меняет ваш диагноз. Я — ваш доктор. И прошу вас, Эмили, не перечьте мне. — Доктор Фитч вдруг резко взорвался, хотя взрывом это назвать было нельзя. Вот как Лондон взрывается, это да! Она начинает кричать и громить все на свете!

Вообще, ещё на третий или четвертый день моего пребывания здесь мы что-то вроде заключили договор: относиться друг к другу на равных, словно нет у нас разницы в возрасте. Эту идею предложил сам доктор Фитч, а я согласилась. Почему бы и нет? Особое некое доверие между доктором и пациентом. Так вот, я уж думала, что этот договор еще в силе, но оказывается — нет. Это доказала только что произнесенная им фраза.

 — Как скажете, доктор, — проговорила я. Думаю, доктор Фитч понял сарказм у меня в голосе.

Он нахмурился, от чего на его лбу появились три складочки, рот недовольно подернулся, а затем он поменялся в лице: стал грустным и более мягким. Вероятно, я была права — тяжелый день.

— Вы звонили моей матери? — поинтересовалась я.

— Да, — угрюмо произнес он. — Она интересовалась, как твоё самочувствие.

— Х-м-м, — хмыкнула. — Недостаточно, чтобы навестить меня.

Фитч приподнял брови и немного склонил голову — наверное, был отчасти согласен со мной. Доктор положил ручку в свой карман, взял папку с моими документами, поправил свои очки, которые вновь соскользнули с носа, и вышел из палаты.