— Ты не виноват, пап, — говорю я и жестом приглашаю его сесть.

— Нет, нет,… лишь я… — лепечет он себе под нос.

— Ты не виноват, только не ты. Так и должно было случиться — это всегда было у меня внутри.

— Если бы я внимательнее следил за тобой, за Томом,… за вами обоими…

— Пап, обними меня, — говорю я.

Но папа не отвечает. Он лишь безутешно рыдает, моля меня простить его. Закрыл лицо ладонями, его руки дрожат, я это вижу. Его плечи поднимаются и опускаются в тихом плаче.

Мне его так жаль. Я не хочу смотреть, как он страдает.

— Пап,… — начинаю я, — как знать, может, если ты обнимешь меня, то все пройдет. Я снова окажусь маленькой девочкой, любившей кататься у тебя на спине. Снова буду здорова. И я не умру.

Он посмотрел на меня блестящими глазами и сказал глухим голосом:

— Было бы здорово.

— Тогда я закончу все двенадцать классов, сдам экзамены, буду отличницей, поступлю в университет, как Кристи. Освою свою профессию, найду работу, выйду замуж, и когда-нибудь у меня появятся дети.

Я внимательно смотрю на него, его взгляд немного затуманен, наверное, он все это представляет.

— Ты станешь дедушкой, будешь любить своих внуков, всех внуков: и Тома, и Кристи, и меня. Ты будешь их баловать, как и должен поступать каждый дедушка, учить рыбалке, рассказывать сказки на ночь. Когда-нибудь кто-нибудь из них спросит: а как ты познакомился с бабушкой? И ты расскажешь. Ты будешь описывать все так, словно это произошло вчера. Будешь говорить о том, как увидел её и сразу понял, что теперь твоё сердце принадлежит только ей. А затем расскажешь о свадьбе, о том, как родился Том, затем Кристи и я. Будешь рассказывать, как мы шалили в детстве, чем любили заниматься, расскажешь все-все наши секреты. И твои внуки будут постоянно хихикать над своими родителями, заслушиваться твоими рассказами, просить тебя, чтобы ты им рассказал все снова и снова. Они будут любить тебя больше всего на свете. Мы каждый уикенд будем приезжать к тебе, а потом перестанем.

— Почему? — спрашивает отец.

— Потому что однажды, в самый солнечный и теплый день в мире, я приеду, увижу, что мамы нет, и подумаю: она, наверное, снова пошла на рынок, а ты чем-то занят или снова всю ночь пытался отремонтировать телевизор и устал. Поднимусь на второй этаж, в вашу спальню, и увижу, как ты мирно спишь. Возможно, даже рассмеюсь этому. Но приглядевшись, я замечу твои синие губы, прикоснусь — а ты весь холодный. До меня не сразу дойдет, что ты умер. Я буду все отрицать, плакать, но смотря на тебя и на то, как ты улыбаешься во сне, пойму, что тебе хорошо, и ты ушел в лучший мир.

Я вижу, как у всех, кто находился в палате, в глазах сверкают слезы. Мой рассказ тронул их души. Мама достает платок из кармана джинсов и вытирает им свои слезы.

Папа внимательно смотрит на меня, уголки его губ чуть-чуть приподняты, из глаз тоже катятся слезы.

И я тихо произношу:

— Ты умрешь. Раньше меня. Раньше Кристи. Раньше Тома. Как и должно быть.

Часть четвертая "This sweet revenge"

Десять

— Кристи, я не буду посещать группу поддержки! — возмущаюсь я и развожу руками. Стоя в пижаме в дверном проеме с кружкой кофе, я собиралась снова зарыться в одеялах и простынях и уснуть. Просто уснуть.

— Эмили, у тебя депрессия после последнего происшествия. Ты уже целую неделю пропускаешь занятия. — Кристи так и норовит схватить меня и потянуть за собой, вниз по лестнице.

— Нет у меня никакой депрессии, — насупившись, приговариваю. — Обычные головные боли — симптомы влияния опухоли, доктор ведь рассказывал об этом, — говорю.

С тех пор, как Кристи завела этот разговор, мы все ругаемся и ругаемся. Она уверена, что группа поддержки мне сможет помочь, я же считаю, что это пустая трата моего времени. С тех пор, как меня снова выписали из больницы, я лежала дома пять дней с непрекращающейся головной болью. Не скажу, что она была очень-таки сильной, но терпеть её изо дня в день было невыносимо.

Уже завтра второе октября — девяносто первый день моего счета.

Итак, второй пункт в моем списке уже выполнен, но первый так и завис в воздухе. Мне нужно придумать, как же оставить собственный след на этой планете. Оставить так, чтобы люди могли помнить меня еще долгое время после моей смерти.

— Эмили, ну, пожалуйста, сходи хотя бы на одно занятие, — умоляла Кристи. — Если тебе не понравится, то ладно, хрен с ним. — Пожала плечами.

— Что ты сказала? – удивилась я.

Я, конечно, понимаю, что «хрен» — это не ругань, но я редко когда слышала, чтобы моя сестра хоть как-то грубо выражалась.

— Что? — переспросила она.

— Да нет, ничего, — произнесла я и подумала, что на одно посещение можно и согласиться. — Хорошо, я схожу хотя бы один раз.

— Прекрасно! Тогда собирайся. — Кристи улыбнулась и, мотнув головой, радостно понеслась — чуть ли не поскакала — на меня.