Само собой, я не знал, можно или нельзя, но признаваться в этом было не в моих интересах. Уж больно хотелось сорваться с крючка.

– Такой выкуп должен устроить их, – сказал я. – Мать честная! Полмиллиона!

– Ты говоришь, они остановились в «Хилтоне»? Попробуй связаться с ними, Джек. Давай покончим с этим.

– Викки, ты не шутишь? Ты действительно готова выложить деньги?

– Да. Не могу же я допустить, чтобы Лейн потерял десять миллионов, вложенные в этот дурацкий самолет, да еще узнал, что его женушка ведет себя как последняя проститутка, верно? – Она пожала плечами. – Да и что такое полмиллиона?

Пока она не передумала, я позвонил в «Хилтон» и спросил мистера Аулестрию. Спустя некоторое время мужской голос произнес:

– Аулестрия слушает.

– Это Крейн. Ваши условия принимаются. Как договоримся?

– Завтра в одиннадцать здесь, – ответил Аулестрия и повесил трубку.

– В одиннадцать в «Хилтоне», – передал я Викки.

– Деньги будут у меня через два дня. Выясни, как расплачиваться: наличными, чеком или как-то иначе. – От ее лиловых глаз веяло ледяным равнодушием. – Теперь ступай. Мне надо переговорить со своим маклером. – Она щелкнула пальцами. – Езжай домой.

Я всегда предчувствовал, что рано или поздно наступит день, когда она прогонит меня таким вот щелчком, как прогоняет других своих верных рабов, но меня это ничуть не задело. Я был так благодарен судьбе за то, что Викки не устроила сцены, согласна заплатить и будущее мое вне опасности, – не хватало еще огорчаться из-за всяких пустяков.

– Так я позвоню, – сказал я и направился к двери.

Она даже не взглянула в мою сторону и потянулась к телефону, а я вышел во двор, залитый мягким закатным светом, вывел из гаража «кадиллак» и поехал к себе.

Я понимал: вовсе не исключено, что со временем Аулестрия потребует нового выкупа; ну да ничего, рассудил я, у нее денег – куры не клюют, не обеднеет.

Да… на моем горизонте снова выглянуло солнце.

На следующее утро я приехал в гостиницу «Хилтон» без нескольких минут одиннадцать. Когда я справлялся в регистратуре о мистере Аулестрии, какой-то человек, проходя мимо, толкнул меня. Он тотчас извинился, и я принял его за неуклюжего увальня, каких много, и выбросил из головы, однако впоследствии мне суждено было припомнить этот случай.

Аулестрия поджидал меня в большом номере с двуспальной кроватью, обставленном в обычном стиле, свойственном всем гостиницам под вывеской «Хилтон». Пэм сидела у окна. Когда Аулестрия открыл дверь, она не обернулась.

– А-а, мистер Крейн, – улыбнулся он своей змеиной улыбкой. – Рад снова видеть вас. – Он затворил дверь. – Стало быть, она заплатит?

– Заплатит.

– Как благоразумно с ее стороны. И она согласна на пятьсот тысяч?

– Да.

– Хм… несколько неожиданно. Я думал, она поторгуется. Что ж, тем лучше. Я хочу получить деньги в облигациях на предъявителя.

– Это можно. В обмен я хочу получить все фотографии и негативы, а также расписку в том, что с вами произведен окончательный расчет по этому делу.

– Фотографии и негативы вы, безусловно, получите, но никаких расписок.

– Тогда вы сможете снова припереть ее к стенке.

– Мистер Крейн! Уверяю, нас вполне устраивает полмиллиона, не так ли, Пэм?

– Если тебя устраивает, Хуан, то и меня – тоже, – не оборачиваясь, ответила она.

– Верьте нам, мистер Крейн. Когда можно получить деньги?

– Послезавтра.

– Вполне приемлемо, но не позже. Приносите облигации сюда в десять часов. Не опаздывайте. У нас билеты на самолет.

Он проводил меня до дверей.

– До чего же вы везучий, мистер Крейн.

– Думаете?

– Судите сами. – И на прощанье он отвесил поклон.

Я вернулся в свою квартиру и позвонил Викки.

– В облигациях? – Она помолчала. – Ладно, будут облигации. Сэм завезет к тебе завтра вечером. – И раздались частые гудки.

Я повесил трубку и выглянул в окно. Поведение Викки до того противоречило ее характеру, что меня охватило беспокойство. Я ожидал от этой женщины взрыва ярости и просчитался. Я готов был биться об заклад, что она ни за что не выложит полмиллиона, а она уступила без борьбы. Вот только пальчиками прищелкнула, как обычно.

Я уговаривал себя, что она многим рискует, поэтому готова откупиться за полмиллиона. При ее сказочном богатстве пятьсот тысяч для нее – все равно что для меня сотня, и все-таки я чувствовал какой-то подвох. Я сидел у окна, смотрел на закат, и мне померещилось, что на горизонте снова сгущаются тучи.

Я поужинал, побродил по городу, потом вернулся к себе и лег в постель. Мне не спалось. В голову лезла всякая всячина. Часа в два ночи я не выдержал, принял три таблетки снотворного и забылся тяжелым сном.