Я занес было нож, но тут вспомнил предупреждение паука – «в волосах её сила!»

Я намотал её длинные, мягкие шелковистые волосы на кулак.

Ужас в её глазах сменился отчаянием. Оставался один удар – и все будет кончено! Навеки! Навсегда! И для всех!

И тут ненависть пересилила – я отбросил первоначальное намерение и стал бить ей в лицо. Не помню только – кричал я или думал, что кричал – ибо от бешенства слова застревали в глотке.

– Сука! Стерва! Мерзость! Б…! Это тебе за Лешу! Это тебе за его мать! Это тебе за первого, за второго, за третьего!..

Я бил её и не мог остановиться. В тот момент моему воспаленному разуму казалось слишком легко лишить её волос. Я хотел истерзать каждый клочок её тела, уничтожить её проклятое лицо, заставить навсегда закрыться эти ненавистные немигающие глаза, выбить эти проклятые хищные зубы!

Удар следовал за ударом, кровь брызнула на подушку, я ликовал. За все пережитое, за свои страхи, за боль, за… Неутоленную страсть!

Стоило только мне подумать об этом, как в тот же миг я осознал – да, неутоленная страсть! С того самого момента, когда я пожал ей руку-лапку в кафе, эта страсть мучила меня, змеиная зависть сжигала мне сердце, когда я читал откровения Леши в дневнике. Я вспомнил и то, что запрятал в самые темные уголки своего подсознания, мысль, промелькнувшую всего на мгновение, но крепко засевшую там. Мысль о том, что я бы и дьяволу продал душу за одну ночь тех удовольствий, что получали все они! Все восемь её «рублевских» любовников!

Огонь желания охватил меня целиком, как вспыхивает сухая трава, сухие ветви кустарника. Я перестал бить её. Я разорвал её халат, стал царапать её плечи, груди…

И сам не заметил (сколько прошло времени – минута, пять, десять, больше? – я не знал), как в какой-то момент услышал её торжествующий, исполненный холодной, но дикой и необузданной страстью, поистине сатанинский смех:

– Да! Да! Ещё! Ещё! Так! Так! А-ха-ха-ха-ха!

Её тело призывно изогнулось.

Грубым движением раздвинув её ноги, я пал так низко, как никогда ещё в жизни не падал – в самую преисподнюю…

Когда все было кончено – сколько времени длился этот кошмар – я не знаю – я упал без сил на залитую кровью кровать. Не в силах пошевелиться от истомы, истекая потом, я слышал её сатанинский смех. Каждая нота этого смеха терзала мою душу, причиняя ей невыносимую боль, ещё худшую, чем поток самой оскорбительной площадной брани. Звуки-иглы вонзались в плоть моей души, не оставляя ни одного живого места на ней. В этом смехе переплеталось все – запредельное сладострастие, злоба, ненависть, презрение, наглость, торжество нежданно одержанной полной победы. Одним словом, он был худшей мукой на свете, но наилучшим возмездием за то, что я так нелепо поддался темной стороне своего существа.

Створки ловушки с шумом захлопнулись (и ЕЁ дьявольский смех – это именно шум захлопнувшейся дверцы!) - и я попал в Западню, из которой не было больше выхода. По крайней мере, для меня. Я был полностью побежден, раздавлен, как тот жалкий паучок в ванной. Раздавлен хладнокровно, расчетливо, и теперь я – лишь мокрое пятно, с судорожно сучащими тонкими ножками.

Не в силах пережить свой позор, а тем более слушать её дьявольский смех, я, шатаясь, поднялся и направился к двери.

– Куда ты, любимый, а-ха-ха-ха! Тебе нечего стыдиться! Я так давно мечтала поиграть в ЭТУ игру! Ты исполнил мою самую заветную, самую тайную фантазию! О, если бы я могла хоть раз испытать оргазм, я бы испытала его именно сейчас!

– Ты испытываешь его только тогда, когда вешаешь своих жертв на бельевой веревке?! – в порыве озарения прокричал я – и сам поразился, насколько глубоко я проник в тайну этой черной как сам ад души.

– Да, да, и ещё раз да! – заорала она хриплым, каркающим голосом. – И мне ещё много, много раз предстоит испытать это дьявольское наслаждение!

Я обернулся.

Она полулежала на кровати, полностью нагая. Всё лицо в кровоподтеках, губы разбиты, на шее и груди глубокие царапины, от левой ключицы до правой груди – глубокая рана от ножа – останется шрам, руки по-прежнему привязаны к спинке кровати.

Но она, казалось, совершенно не испытывала боли. Белесые глаза её хищно горели, розовым язычком она слизывала кровь с губ.

В голове мелькнула мысль: «Она ещё в моей власти! Руки её связаны. Я могу вернуться и доделать начатое!»

Но мысль, родившись в пустой от пережитого голове, не выдержав одиночества, тихо умерла. Где-то внутри я знал, что ТЕПЕРЬ, ПОСЛЕ ЭТОГО, я уже не смогу, не смогу-у-у-у-у! Как Леша в свое время. Не смогу, и все. Тот, кто изведал однажды запредельную сладость запретного плода, не сможет своей рукой срубить Древо, приносящее этот ядовитый плод!

– Ну что же ты медлишь, мой голубок? Что стоишь? Иди ко мне, иди! Ты ведь убедился, это безопасно и очень приятно! Я сделаю так, что ты будешь трепетать как птичка на небесах, я воплощу все твои самые сокровенные мечты!

Сердце мое вспыхнуло геенским огнем, меня потянуло к ней с неодолимой силой.

«Яд начал действовать. Я инфицирован. Моя смерть теперь неизбежна» - мелькнуло у меня в голове.

Я провел ножом по своей ладони и резкая боль отрезвила меня. Недолго думая, я натянул штаны и рубаху и позорно пустился в бегство. А вслед мне – победный беспощадный смех Дианы.