Шрифт:
– Упала. Ничего страшного, – отмахнулась я, и перевела разговор на нее. – Удивительно, что ты сегодня работаешь. Мистеру Броуди известно, как близки вы были с Ириной. Он не дал тебе выходной?
– Я не спрашивала, – ее голос был хриплым и грубым. – Не знаю, чем бы тогда занималась.
Я подумала, не подразумевала ли она, что чувствовала бы себя потерянной или боялась что-то с собой сделать. Первое казалось понятным, второе – крайностью.
– Вы частный сыщик, да? – поинтересовалась Лизбет.
– Нет.
– Ирина рассказывала о вас. В прошлом году вы нашли пропавшую девушку. Вот почему вы задавали мне все те вопросы вчера, так? Вы разыскиваете убийцу.
Я не стала отрицать.
– Вы рассказали обо мне тому детективу. Детективу Лэндри.
– Он с тобой говорил?
– Этим утром он приезжал на ферму. Я рассказала ему то же самое, что и вам.
– Прошлой ночью я ходила в «Игроков», – сообщила я. – Бармен рассказал мне, что вы с Ириной той ночью о чем-то спорили.
– Мы не спорили, – запротестовала Лизбет слишком поспешно. Очевидный показатель, что она лгала.
Я пожала плечами.
– Он видел, как вы обе разговаривали в холле, ты выглядела расстроенной, а потом ушла. Солгав мне, он ничего не выиграет.
– Ничего такого там не было, – настойчиво повторила она. – Я хотела пойти домой, а Ирина нет. Вот и все.
– Вы туда на одной машине приехали?
– Нет.
– Тогда в чем проблема? Она проводила время лучше тебя?
Лизбет закатила глаза и вздохнула в характ'eрном стиле девочек-подростков. Она была очень юной, чуть старше двадцати лет.
– Это неважно. Никакой проблемы там не было, – повторила она.
– Тогда почему создавалось впечатление, что вы ссорились?
Лизбет хотела послать меня куда подальше, но, подозреваю, воспитание не позволяло ей этого сделать.
– Откуда ты, Лизбет?
– Из Мичигана, а что?
– Хорошее среднезападное воспитание. Твои родители регулярно посещали церковь.
– И что? Кем это меня делает? Деревенщиной? – обиженно спросила она.
– Это делает тебя вежливой, осторожной, ответственной, сдержанной. Думаю, ты славный ребенок. Я знаю, что значит быть кому-то настоящим другом.
Лизбет ничего не ответила, просто продолжила переставлять ноги, выгуливая лошадь и выполняя свою работу. Она потерла медальон между большим и указательным пальцами, наверное, загадывая желание, чтобы я исчезла.
– Ты была Ирине хорошей подругой, – продолжила я. – Ты же хочешь увидеть, как ее убийцу передадут в руки правосудия?
– Да.
– Тогда почему лжешь мне? То, о чем вы обе спорили той ночью, может быть ерундой или только показаться тебе таковой, но также может повернуть расследование в направлении, которое приведет нас к убийце. Если ничего такого не произошло, почему мне об этом не рассказать?
– Я просто подумала, что ей тоже следует уйти, вот и все, – ответила она.
– Потому что…?
– Было поздно, – выдавила Лизбет, не отрывая взгляда от земли. – И иногда такие вечеринки становятся… немного… чудны`iми.
– Странно-чудны`iми, жутко-чудны`iми или чудны`iми в сексуальном плане?
Она не ответила, но мое воображение уже сорвалось с цепи и понеслось. Богатые мужчины отправились хорошо провести время, свойственного женам надзора нет, морали кот наплакал, угрызений совести еще меньше…
– Лизбет, знаешь, как положено работать с важным свидетелем?
– Нет.
– Если детектив Лэндри посчитает, что ты скрываешь важную для расследования убийства информацию, он может отправить тебя в тюрьму и заставить дать показания, – сообщила я, выворачивая законодательство в своих интересах. – Все, что от меня требуется, рассказать ему об этой беседе.
Лизбет посмотрела на меня и испуганно произнесла:
– Тюрьма? Я не сделала ничего плохого!
– Ты поступаешь неправильно, не говоря всего, что знаешь.
Ее взгляд отскочил от меня как мячик в поисках путей к бегству. Она верила, что я частный сыщик. К тому же я достаточно туманно намекнула, что тесно взаимодействую с детективами из офиса шерифа. Лизбет чувствовала себя в западне. Я надеялась, что она поступит как большинство умных девочек со среднего запада, оказавшихся в подобной ситуации: уступит властям и расскажет правду.
Лизбет огляделась в поисках свидетелей и снова уставилась на землю под ногами, смущенная или пристыженная, или все вместе.