– Вы излишне требовательны. По мне, любой похож. Чем плох, например, этот?
– он показал на один из лучших эскизов: пальцы скрещены, задумчивый взгляд исподлобья.
– Или этот?
– на листе лицо Райана, умиротворенно-полусонное, губы чуть приоткрыты.

– Это не то, - покачал головой Донован, - когда я сделаю то, что нужно, я сам это пойму.

На самом деле Чарльз лукавил. У него все получилось с первого наброска, но он одержимо менял ракурсы и освещение, чтобы запечатлеть все возможные светотени, все оттенки, образы и облики этой удивительной красоты.

Есть красота ночного неба и дневных, пронизанных солнцем облаков, - красота вечная, думал Донован. Есть красота горных озёр и деревьев в инее, застывшая и отлитая в монолите времени. А есть - мимолетная, утекающая - краса опадающих листьев и распускающихся цветов, красота весенней капели, свечного пламени в шандале, выхватывающего из темноты и холода лица и образы, чтобы тут же оставить их окоченеть и погрязнуть во мраке. Это лицо тоже казалось ему светом, обречённым исчезнуть, прекрасным именно своей быстротечной, ускользающей и летучей красотой, и он стремился просто осуществить одно из заветных мечтаний искусства - остановить время, замедлить распад, задержать смерть, противостоять тлену.

...И он снова писал - истово, почти одержимо. Донован совсем упустил из виду, что хотел осторожно расспросить Райана о том, что узнал от доктора Мэддокса, он забыл о происходящем в доме и о просьбе Корнтуэйта, запамятовал, что намеревался узнать об отношениях мисс Кетти и Эдварда Хэдфилда.

Он забыл обо всём.

Чашка кофе позволила Райану прогнать сон, и он теперь позировал с улыбкой и куда большим интересом, чем раньше. Наброски множились, листы бумаги уже загромождали весь стол, а Донован не мог остановиться.

Он обратился к Райану.

– Вспомните то выражение у вас на лице, когда вошла ваша сестра с подносом. Помните?

Райан чуть улыбнулся, на миг опустил глаза. Когда он снова поднял их, взгляд увлажнился нежностью.

Донован мгновенно схватил абрис лица, живую улыбку губ и блеск зелёных глаз. Он изумлялся: в любой позе, с любым наклоном головы и при любом освещением это лицо сохраняло гармоничные очертания и чарующую красоту.

– А вы можете изобразить любовь?

Этот вопрос неожиданно прогнал улыбку с глаз Райана.

– Не знаю, - он откинулся на спинку стула, несколько минут молчал, потом внезапно заговорил, - когда мне было пятнадцать, отец взял меня на скачки в Дерби. Наша лошадь пришла тогда первой, отец на радостях выпил. Около паба танцевал какой-то клоун, он пел песню о вечной любви, играли мандолина, гитара и гармоника... Я слушал, а когда мы поехали домой - мурлыкал её... А отец засмеялся и вдруг сказал, что хотел бы заговорить меня от трех бед: от разорения семьи, от бунта черни и от... великой любви, да минуют меня во все дни жизни моей эти три несчастья.
– Райан вздохнул, - мне показалось, что за всеми этими словами что-то кроется, но так и не решился спросить об этом отца.

– Так вы... никогда не любили?
– ошеломлённо спросил Донован.

Бреннан усмехнулся.

– Ну, почему? Когда-то в юности влюблялся, но ничего великого в этом и вправду не было.

– Но мне показалось...
– Донован смутился, - что вы любите сестру...

– Я предан ей и привязан к ней, - согласился Райан, лицо его подлинно осветилось изнутри.

– Но вам пора жениться...

– Пора, - снова согласился Бреннан, - надо приглядеть невесту.

– А...мисс Хэдфилд?
– осторожно спросил Донован, наконец вспомнив, что хотел расспросить Райана.
– Она мне показалась...

– Красивой?
– насмешливо перебил Райан. Глаза его замерцали, точно огранённые изумруды.

– Ну...
– Донован чуть растерялся, - это несколько драматичная и театральная красота, однако, в яркости ей не откажешь.

– Да, это верно, - усмехнулся Бреннан и поправил, - только не драматичная, а мелодраматичная.

– И вас она не пленяет?

Бреннан откинулся на стуле.

– Боюсь, что мисс Хэдфилд алчет именно той великой любви, от которой меня заговорили. А так как ей свойственно всё драматизировать, как вы точно подметили, - тонко улыбнулся Райан, - то подобный союз привёл бы только...
– он опустил длинные ресницы, и на скулы его легла серая тень.

– К взаимному разочарованию?
– решился продолжить его невысказанную мысль Донован.

Бреннан снова улыбнулся.

– Ну, чтобы разочароваться, нужно вначале... очароваться. А я не очень-то поддаюсь чарам. Скорее, этот брак просто свёл бы друг с другом абсолютно не нужных друг другу людей.

Несмотря на то, что Райан улыбался, слова эти звучали приговором надеждам мисс Хэдфилд.

– А каков ваш идеал женщины?

– Идеал? Идеал, идея, идол...- пробормотал Райан, - это все от греческого eidos, eidolon. 'Вид, образ, видение... привидение...' Но я не верю в привидения.