– Как раз отказывать-то покойница и не умела, - беззлобно заметил Нергал.
– От нас она ушла живой и невредимой. Ножей в бок ей никто не совал.

Его слова неожиданно подтвердились, причём, тут весьма сложно было предполагать сговор.

– Это правда. Я видел её утром с балкона. Она куда-то шла со служанкой. Я ещё сказал тебе об этом, помнишь, - Морис де Невер повернулся к Ригелю.

Эммануэль кивнул. Когда он утром пришёл к де Неверу, тот ещё спал тревожным и зыбким сном, но почти бесшумных шагов Ригеля хватило, чтобы разбудить его. Морис даже не подумал поделиться с ним подробностями ночного визита Эрны, но приказал сервировать завтрак на балконе, надеясь, что прохладный воздух освежит его. Тогда-то они и видели убитую - живой и невредимой. Морис вспомнил, что как раз за завтраком он вдруг ощутил, что его самочувствие и вправду вдруг резко улучшилось, словно с души сняли вязкую и липкую тину, просветлело в глазах, захотелось музыки в ликующем мажоре. Он даже замурлыкал что-то из любимого им Гуно. И вообще, день прошёл просто прекрасно.

Невер ничуть не сожалел о смерти Лили, и даже не трудился скрывать это. Впрочем, почти на всех лицах лежала печать такого же бесстрастного недоумения. Скорби никто, кроме Августа Мормо, не проявил.

– Это ужасно. Не говоря уже о прямом, понесенном нами с Фенрицем, ущербе... Она была самой лучшей чёрной жрицей, из всех, кого я знал, - Мормо был расстроен всерьёз.

– Да, это ужасно, так осквернить ваш алтарь, господа...
– Риммон даже не пытался скрыть сарказма.

– Любой посторонний был бы замечен в нашем крыле замка...
– задумчиво произнёс Митгарт.

– Её распутство было онтологического, оргиастического и, скажу даже больше, сакрального свойства. Казалось, восстала сама великая Астарта...
– продолжал сокрушаться Мормо, но, чем больше он изливал свою скорбь, тем большее отвращение читалось на лицах его сокурсников.

– Да уж, 'lassata viris nesdum satiata recessit' ... 'мужей десятки приняв, уходила несытой' - пробормотал Хамал.

Эммануэль поморщился. Остальные просто не поняли наглый комментарий Гиллеля.

– Хамал, не отвлекайтесь! Где были вы?
– Митгарт был методичен и рассудителен.

Тот, в эту минуты наливавший себе бокал вина, одарил Бенедикта взглядом желчным и циничным.

– Я - у себя. Я вообще её не видел с последней лекции в субботу!
– черты Хамала презрительно исказились, и он гадливо добавил, - и я полагаю, что вы, дорогой мой, видели её вчера в куда более поздние часы...

Митгарт не оспорил это суждение, но вызова в нём не увидел, и перчатки не поднял.

– Генрих?
– Бенедикт с удовольствием вспомнил вчерашнюю ночь, лицо и позу Виллигута и гадливо улыбнулся. Виллигута, однако, ни взгляд, ни вопрос не обескуражили, он спокойно посмотрел на Бенедикта.

– Сегодня воскресение. Проснулся я около полудня. Читал в постели Лукиана. Позавтракал. В третьем часу встретился с Фенрицем и, пока не подняли шум вокруг трупа, был с ним, - сказав это, он почему-то покраснел.

– Да, - Фенриц кивнул.
– Кстати, если у кого-то столь много любопытства, может, он и сам соизволит сказать, где был в это время? А, Бенедикт?

– Гулял с сестрой, потом завтракал. Я с половины второго читал мисс Патолс стихи Ронсара в Северной галерее. Потом прибежала мисс Симона и рассказала нам об убийстве. Весь вопрос в том, когда её убили?
– упорно возвращался к теме Митгарт.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Симона, за ней белела головка Эстель. Обе они слегка запыхались. Ригель затаил дыхание. Риммон встал. Симона наконец отдышалась и проронила:

– Отец Бриссар говорит, что у Лили из раны не вытекло ни капли крови, и края пореза не разошлись.

– Как это?
– Риммон и Невер проговорили это в унисон.

– Этого не может быть...- Митгарт был ошарашен.

– Может. Это значит, что нож был вонзён уже в мёртвое тело, - задумчиво откомментировал Хамал. Глаза его были теперь полусонными и томными, как у женщины, и напоминали яхонты , - однако, crimen exeptum.

Все недоумённо переглянулись.

– ... Морис, о каком алтаре всё время говорил Риммон?
– спросил Ригель, когда гроб после отпевания несли на погост. Невер закусил губу, но, замявшись, после недолгого молчания всё же ответил:

– Чёрная месса служится на животе обнаженной женщины. Или на спине. Завершается соитием с ней, осквернением Причастия и свальным грехом. Это как раз то, что мы не досмотрели на Чёрной мессе. По крайней мере, так сказано было в нергаловом талмуде.

Эммануэль остановился и в ужасе взглянул на Невера, потом тихо опустился на скамью у дороги на кладбище и проводил гроб и толпу невидящим взглядом. Просидев несколько минут в потрясённом молчании, он, наконец, медленно поднялся, и они с Морисом последними подошли к могильной яме, черневшей среди оград.

Погребение было скромным и тихим. Присутствовали декан, несколько профессоров, куратор, студенты. Только один белый венок украшал гроб. Неподвижно в ряд выстроились девицы, при этом Эрна зачем-то надела черную шляпку с крохотной вуалью, не очень ей шедшую. Морису де Неверу не составило труда понять, что вуаль призвана, скорее, скрыть синяк на скуле, нежели явить иллюзию с трудом сдерживаемой скорби. При взгляде на мисс Патолс и мысли о том, какой драматичный вид должны являть сейчас её ягодицы, Морис против воли мстительно и весело улыбнулся. Ему казалось, что о произошедшем ночью он наутро пожалеет, но нет - Невер не чувствовал ничего, кроме ликования и сытого довольства собой.