J. W. Goethe.

'Кто никогда не ел свой хлеб со слезами,

кто не просиживал скорбных ночей,

плача на своей постели,

тот не знает вас, силы небесные'.

И.В. Гёте.

– Господа, я должен вам кое-что сообщить.

Голый Риммон появился в тумане парной, где Эммануэль, Морис и Гиллель пытались смыть с себя нагар, копоть и усталость кошмарной минувшей ночи и не менее тяжёлого дня. Всё это время они держались невероятным напряжением всех своих сил и сейчас чувствовали себя совершенно разбитыми.

– Если ты скажешь, что случилось что-нибудь ещё, Сиррах, клянусь, я кинусь кусаться, - пробормотал Невер, едва прикрытый простыней и более чем когда-либо похожий на античного бога.

– Ничего не случилось, просто я решил, что свадьбу лучше сыграть сразу после Поста, в конце апреля.

Невер и Хамал переглянулись и молча посмотрели на него, будучи не в силах ни ругаться, ни смеяться. Потом Морис встал, ушатом воды окатил намыленного Эммануэля и удивленно заметил Хамалу:

– Посмотрите, у Эммануэля тоже пропало пятно на лопатке.

Риммон, оскорблённый пренебрежением друзей к столь важной для него теме, обиженно тёр могучие плечи мочалкой. Окатив себя водой из ушата и подняв фонтан брызг, он удостоился замечания Мориса.

– И у Риммона ничего нет на ребре.

– У вас тоже, Морис, только я не стал привлекать к этому внимание, учитывая его былое местоположение, - отрешённо заметил Хамал.

– Неужели?
– Морис де Невер попытался загнуть взгляд себе за спину, к 'diabus natibus circa anum', но этот трюк ему, естественно, не удался.

Эммануэль, однако, уверил его, что Гилберт прав, и никакого пятна сзади и впрямь нет. Он сильно осунулся, казался похудевшим и больным, но уверял Хамала и Невера, что чувствует себя хорошо. Морис бережно укутал Эммануэля махровой простыней, собрал банные принадлежности, и оба медленно потянулись на выход. Риммон и Хамал проводили Эммануэля взглядом. Так смотрели апостолы на Христа, остановившего бурю на Генисаретском море. Хамал пробормотал:

– Ты что-нибудь понимаешь в нём?

– Он - сын Бога Живаго... или я вообще ничего не понимаю.

– Мёртвые восстают - слепые прозревают...

– Ты же клялся, что уверуешь, если увидишь чудо, Фома. Тебе мало?

– Нет. Если у такого, как я, может быть Бог, его Бог будет моим Богом.

Риммон с изумлением заметил на лице друга совсем новую, странную полуулыбку, болезненную, жалкую и затаённо-печальную. Хамал выглядел утомлённым, но в его глазах, потерявших блеск, светились робость и надежда. Он всё понял. То непостижимое счастье, что он ощутил, вернувшись из Зала Тайн, заключалось в обретённом им бессмертии. Да-да, неожиданно для самого себя в двадцать три года он, Гиллель, обрёл бессмертие, заключавшееся вовсе не в богатстве и славе Ротшильда. Встреча с невысоким черноглазым испанцем была для него встречей с Богом, хоть он далеко не сразу понял это. А теперь Истина вошла в него, он был прощён и свободен, и явственно осознавал это. Ригель прав. Бог есть Любовь, и хотя любовь болезненна и скорбна, но именно она сняла с его души чёрное бремя беды. Он будет любить. Он научится любить, и Любовь не оскудеет в его душе. Потому, что Бог есть. Мертвые восстают - и слепые прозревают. Его ум отказывался это понять, ну и что? Понимание было выше ума.

– А почему он называет тебя Гилбертом?
– голос Риммона вывел Хамала из задумчивости.

– Меня так крестили, но... я... Меня так зовут.

Сиррах с удивлением покосился на Хамала. Оба некоторое время молчали.

– А ведь он любил Симону, - неожиданно заговорил Риммон.
– Я понял на похоронах.
– Сиррах вздохнул и покачал головой.
– Непостижимо... Как ты сказал?
– встрепенулся он вдруг - 'Его Бог будет моим Богом?..'

Хамал кивнул. Медленно поднявшись, оба пошли за Эммануэлем и Морисом.

– ...А насчет свадьбы, Риммон, - заметил Хамал по дороге, понимая, что от обсуждения этой темы ему всё равно не уйти, - почему бы ни сыграть её немедленно, до Поста ещё есть время.

Риммон покачал головой.

– Траур по Симоне. Да, ты слышал? Потолок в Зале Тайн обвалился.

– Ты ж его и обвалил.

– Ничего я не обваливал. Он сам упал. Сегодня. Сразу после похорон Симоны. Я и не подозревал, какой он толщины. Завален даже боковой выход, тот, что наверху. Не разгрести и за год.

– Ты ходил смотреть? Зачем?

Риммон замялся.

– Да подумал, вдруг...

Лишившись дьявольской способности читать чужие мысли, Хамал, однако, отнюдь не поглупел.

– ...Вдруг ты недостаточно хорошо прожарил Мормо? А заодно хотел проверить, не шевелится ли Нергал?

– Что ж ты врал, что больше не понимаешь, кто что думает?
– вспылил искренне возмущенный Риммон.

Хамал рассмеялся.

– Тоже мне - иероглифы. Будто я тебя не знаю? Небось, ещё, на всякий случай, и ружьецо туда захватил, а?