– Да. Не я дал болезнь, не мне и целить.

– Вот видишь. Впрочем, Невер заметил, что прикосновение твоих рук излечивает его головную боль, и частенько беззастенчиво пользовался этим, но сам ты - своей волей - оживил бы разве что кота Корасона. Помнишь его?

Эммануэль изумлённо распахнул глаза, вспомнив полосатого любимца своего детства. Неожиданно он помрачнел.

– А... мои родители? Вы что-нибудь знаете о них? Кто я?

Взгляд аметистовых, напоминавших лепестки цикория, глаз Рафаэля Вальяно тоже потемнел.

– Твоего отца звали Хосе де Ригель-и-Вильегас, а мать - Габриэль Вичелли. Ты родился в Каталонии. Потом... вы жили в Италии. Это не имеет никакого значения, но даже Нергал нашёл бы твой род достаточно благородным. Твои предки были участниками крестовых походов. Один из них был сподвижником Людовика Святого. Были и поэты, кстати. К сожалению, не только...

Эммануэль затаил дыхание. Он чувствовал, как осторожно выбирает слова Вальяно. Профессор любит его. Скрывать от него он стал бы лишь то, что могло причинить боль. Вальяно снова замолчал, а Эммануэль не находил в себе сил задать роковой вопрос. Вальяно, казалось, был рад его молчанию. Наконец он тихо произнёс:

– Знание о гибели близких тебе не нужно. Ничего не изменить. С тобой Бог. И у тебя есть друзья.

Эммануэль взглянул на Вальяно. Он понял. С болью сиротства он смирился с детства. Но сейчас он понял больше, чем раньше. Его близкие спасены? Он ещё раз взглянул в лицо Вальяно и сжал зубы. Нет. Они - погибшие души. Это то, что Вальяно не хотел говорить ему. Ригель горестно вздохнул.

– Но разве справедливо, чтобы случайные люди стали жертвами проклятия и были обречены на гибель?

– Ты полагаешь, что если Нергал и Мормо были детьми чёрных родов, то они были обречены?

– А что они могли сделать?

– Да то же, что и Риммон, - отречься от дьявола. То же, что и Хамал, - смирить гордыню и осознать собственную греховность. То же, что и Невер - всей душой взалкать Бога. Да и кто сказал тебе, что проклятие способно пасть на случайного человека? Случайности лишь кажутся таковыми, изыскания твоего друга-книжника, увы, подтверждают это. Клеймо дьявола отметило его слуг и оставалось в веках только на его адептах...
– Он помолчал, а потом тихо продолжил.
– Вас спасла Любовь Божья, явленная вами в готовности умереть друг за друга. Это - высшее, на что способен на земле Человек. И ещё, тебя порадует это известие - Максимилиан, твой духовный отец, пребывает ныне в сонме святых. Эта радость тебе нужна.
– Он осенил место у стены знамением креста, и потрясённый Эммануэль увидел аббата, лицо которого помолодело лет на сорок. Caro padre...

И снова запахло орехами и лигуструмом, греческим ладаном и сосновой хвоей. Аббат посмотрел на своего духовного сына и улыбнулся ему. Эммануэль улыбнулся в ответ, и на глаза его навернулись слёзы. Ему хотелось, чтобы отец Максимилиан благословил его, но тот неожиданно приветствовал его как священника, потом - стал медленно исчезать, точно таять в воздухе. Ригель долго смотрел на то место, где стоял его наставник. Наконец, он опомнился.

– А ... Симона?

– Безвременная и мученическая кончина омоет её прегрешения. Молись о ней.

– Мне... тяжело. Я думал, что не вынесу всего этого. Мне было бы легче умереть.

– Ну, что ты, мой мальчик, - Вальяно с улыбкой обнял Ригеля за плечи, и Эммануэлю показалось, что боль его стихает, скорбь успокаивается, а душа обретает покой.
– Господь никогда не шлёт человеку испытание, превышающее его силы. Непосильных бремён не бывает. Бывают ничтожества, оправдывающие свою слабость жизненными тяготами. Помни об этом. Бремя от Господа, и бремя непереносимое, только одно, - когда Он оставляет тебя.
– Рафаэль Вальяно повернул к себе Эммануэля и прикоснулся тёплой ладонью к его щеке.
– Но тебя, мой мальчик, видевшего благость Господа на земле живых, Он не оставит никогда.

Эпилог.

Возвратись, душа моя, в покой твой, ибо Господь облагодетельствовал тебя.

Ты избавил душу мою от смерти, очи мои от слёз и ноги мои от преткновения.

Буду ходить пред лицом Господним на земле живых.

Пс. 114, 9.

С описанных событий минуло десятилетие.

Судьба беззлобно посмеялась над Хамалом, больше всего боявшимся, что его сыновья будут считать его трусом. После всего случившегося он, подобно Фоме, истово уверовал, но так как женился на внучке старика Моозеса всё же не для того, чтобы читать ей по ночам 'Отче наш', за минувшие годы к Эстэр три раза приглашали повитуху. И что же? Одна за другой на свет появились три дочери. Хамал, как добрый христианин, не теряет веры и надежды, особенно на этот раз, когда получил уверения отца Эммануэля, что тот неустанно молится о рождении его сына.

Молится об этом по его просьбе и Морис, через год после окончания Меровинга принявший монашество. Эстель все эти годы внимательно приглядывается к его лицу, по-прежнему завораживающему своей красотой, ища на нём следы сожаления о постриге. Но в точёных чертах Мориса - спокойная отрешённость и бестрепетная безмятежность. Его монастырь находится всего в версте от прихода Ригеля. В доме отца Эммануэля, где стены увиты виноградом, а в зале у камина стоит прекрасная статуя Христа работы Богара де Нанси, он - всегда желанный гость.