Шрифт:
‹6 января 1966 г.›
УТРО
Не совсем пробудившись от сна, В полудреме вершины, как дети, А над ними, как чаша, луна Серебрится в предутреннем свете. В золотую парчу облачась, Свой наряд они сбросили старый. Вот и козы проснутся сейчас, И глаза приоткроют архары. Им неведомы дымы костров И дыханье пустынного зноя, — Только трав они знают покров, Первозданную прелесть покоя. Не страшны им зимой холода, Не боятся с охотником встречи, И лишь небо поймет без труда Их забытое нами наречье. И не только в горах пешеход, Но приходит в восторг даже птица, Увидав, как пылает восход И цветочная свежесть струится. О, не гасни, заря, среди скал И сияй этим птицам и травам! Чтобы стих на вершине звучал, Должен быть он, как ты, величавым. Если б стал я нагорной рекой, Если б доля скалы мне досталась, Не хотел бы я жизни другой, Может быть, не пришла бы и старость. Здесь, в горах, обитают цветы, Человечьих не зная ладоней, Реют звуки такой чистоты, Что становишься сам окрыленней. По тропе, где деревья сплелись, Поднимусь и на камень присяду… Озари меня, горная высь, Животворную дай мне прохладу! ‹1970›
ДУША КИРГИЗА
Освежиться хотелось нам, радость наша была легка. Моясь, брызгались мы водой у журчащего родника. Незнакомый к нам подошел молодой джигит невзначай И, как давних друзей своих, пригласил нас в юрту на чай. И не сразу поняли мы: наш хозяин просто хитрит, — Он барашка вздумал закласть, как обычай здешний велит. Но, узнав, что нам недосуг, что дорога зовет нас вдаль, Он вздохнул, как истинный друг: «Что поделаешь, очень жаль!» Все ж в мгновение ока был на кошме накрыт дастархон: Масло, сливки, джурат, кумыс… Чем не потчевал только он! А лепешка, — с ума сойдешь, — так пухла она и свежа. Разбежались наши глаза — до чего ж еда хороша! Трудно мне слова подыскать, чтобы горный пир описать! С наслажденьем умяли мы это все, по правде сказать. Но когда мы встали, простясь, чтобы ехать, куда нас ждут, То хозяин спросил у нас, кто мы будем, как нас зовут. «Вот те на!» — удивились мы. Значит, нас не зная совсем, Щедро, словно братьев родных, угощал нас хозяин всем. Нас увидел он первый раз, но, смущаясь от похвалы, Подносил нам пенный кумыс, чай душистый лил в пиалы. Стану жертвой за свой народ, — он душой широкой красив. Привечает путника он, званья, имени не спросив. Будет ласково встречен тот, кто в аил к нему завернет. Здесь и встретят, и угостят, и душою гость отдохнет. ‹1972›
МИКОЛА НАГНИБЕДА
(Род. в 1911 г.)
С украинского
ДУНАЙСКАЯ БАЛЛАДА
Стоит над Дунаем из бронзы моряк, Стоит молчаливо на круче Морской пехотинец, мой верный земляк, Днепровец Олекса Гремучий. …И венгры сложили легенду свою: В тот час, когда небо светает, Та чайка, что видела друга в бою, С востока сюда прилетает. Как быстрая молния — чайка в пути. Дунайской умывшись водою, Она на далекую кручу летит, Садится на плечи герою. Рассвет осветил голубую волну, Блестит на рыбацком ветриле. И чайка, к сияющей бронзе прильнув, Раскинула чистые крылья. В то тихое время, на ранней заре, Кто слушает сердцем — почует: — Я только что, друже, была на Днепре. Твоя Украина ликует. Я видела твой Севастопольский флот, Эсминцы твои и линкоры, На черных развалинах в гуле работ Встает белокаменный город. Когда корабли провожала в Бургас, Слыхала, летя за кормою: Матросы Болгарии в песнях не раз Тебя вспоминали — героя. Галацкие шхуны равнялися в ряд И тихий Дунай бороздили: Румыны любовно свой лучший фрегат «Гремучим» не зря окрестили. Я утром слыхала, следя на лету, Как звезды последние меркли, Что имя твое в Измаильском порту Моряк называл на поверке. …Рассвет, разгораясь, раскрасил волну, Сверкает на рдяном ветриле, И чайка, к сияющей бронзе прильнув, Расправила чистые крылья. ‹1949›
ПОЭТ
Максиму Рыльскому
Какое слово взять умело, Чтоб выразить могло оно Все, что в душе моей созрело, Как скрытое в земле зерно. И словом тем хотелось мне бы Так взволновать, как по весне — Карпаты, вписанные в небо, Закаты — на речной волне. О, если б удалось все это, — Я б рассказал, друг, без прикрас, Как яблони в лучах рассвета Ветвями обнимали вас. Я б рассказал, как спелый колос Там, за Романовной, вдали, Едва родной заслыша голос, Вам поклонился до земли. Я всем поведал бы, как ночью Не спал растроганный поэт, Когда он в Харькове рабочим Прочел свой пламенный сонет. Я вспомнил бы и дни расплаты, Что осветил стихом певец, Как голос матери крылатой В той песне услыхал боец. Я описал бы вновь Варшаву И голубой дунайский плес, Как там страны советской славу Поэт и гражданин пронес… Напомнил бы и о поездках За горизонт, за океан, Где вы от имени славян Всех призывали к миру веско. Когда была бы в слове сила, Я б рассказал, что видел сам, Как Беларусь цветы дарила И как тянулись люди к вам. Я бы не скрыл, как вы часами, В рыбацкой простоте, не раз Сидели у пруда с друзьями, Уловом золотым гордясь. Я б рассказал, как лес несмело, Мечтая, слушал вас, поэт, Как тихо звездочка блестела, На поплавок роняя свет. Какое слово взять умело?…‹1959›
ДРУЗЬЯМ-ПОБРАТИМАМ
По дорогам метут золотые метели… И заснуть мне невмочь… Явь вплетается в сны… Все я вас вспоминаю, московские ели, В снежном инее, возле Кремлевской стены Все я вас вспоминаю, леса Беларуси, С голосами чудесных соседей-певцов, И костра полыханье на снежном Эльбрусе, И раздолье днепровских моих вечеров. Все я вас вспоминаю, седые Карпаты, По камням Алатау вхожу в облака… И к причалам дунайским плыву, как когда-то… Вдруг услышал: зовут меня издалека… Пробиваясь в разливах осеннего шума, Возникает яснее знакомый напев: К землякам-сталеварам казацкая дума Прилетела, сквозь сотни годов прозвенев. Вот я дома опять после долгой разлуки, В запорожском, родном, огнецветном краю И друзей-сталеваров горячие руки Пожимают приветливо руку мою. Все я вас вспоминаю, друзья — побратимы. С вами путь я прошел и пойду с вами вновь… Новый день, укрепляйся могуче и зримо В каждом сердце, где песня, огонь и любовь!.. ‹1964›
* * *
О, я богач, притом по праву… Неужто я забуду вас — В батырской шапке, Алатау, В броне серебряной, Кавказ! Мне было бы, пожалуй, странно Забыть родные голоса — Платок серебряный Севана И белорусские леса. И городок заволжский, скромный — Он детям помнится всегда, Ведь там они приют укромный Нашли в военные года… Да, так не многие богаты: И степь — моя, и ширь Днепра, И далей ясные агаты, И в светлой дымке вечера. Да, я богач, богач на славу… Такой судьбы желаю вам! Богатство дружбы я по праву Своим потомкам передам. ‹1964›
САД
Здесь осени покой, И мудрость созреванья, И золотистых прядей седина, Тумана предрассветного дыханье, И в журавлином крике глубина. Здесь властвует земное тяготенье, — Налившись солнцем, созревает плод И падает для нового рожденья — Земле он щедро семя отдает. ‹1967›
ШАГИ
Алексею Мягкову
Как сны снегов Светлы и непорочны! В сиянье месяца Сосна, как белый лунь… Назад оглянешься — Заглянешь детству в очи, Вперед посмотришь — Чей-то след в снегу. След внука моего… И смех его веселый — Он рад без памяти, Что от меня сбежал. Глазами старых гнезд Деревья добро смотрят, Как далеко внизу Шаги его кружат. Он рад без памяти… Летит через сугробы, Тропинку узкую Нарочно обходя, И, в первый раз Изведав вкус свободы, Хмелен от радости, Как травы от дождя. Сегодня он Сродни крылатым птицам, Первопроходец Сказочных земель, Не властен лишь Приблизиться к границам Безбрежности, В которую взлетел. Смеется внук… Светло и непорочно В сиянье месяца Снега лежат вокруг, Назад оглянешься — Заглянешь детству в очи, Вперед посмотришь — След его в снегу.