Моргаю.

— Нулевой километр? Это тоже самое, что и нулевая точка?

Я думаю о нашей первой совместной прогулке по городу.

— Как в старые добрые времена, — улыбается Сент-Клер. — Ладно, дождь прекратился. Пошли ещё куда-нибудь.

Я всё ещё молчу на улице. Мы пересекаем тот же мост, как и в первую нашу прогулку — я снова по внешней стороне, Сент-Клер по внутренней — и он продолжает говорить за нас обоих.

— Я когда-нибудь упоминал, что ходил в школу в Америке?

— Что?! Нет.

— Правда, целый год. В восьмом классе. Это было ужасно.

— Восьмой класс ужасен для всех, — отвечаю я.

— Ну, для меня всё было ещё хуже. Мои родители только что разошлись, и мама вернулась в Калифорнию. Я не был там с раннего детства, но поехал с нею и попал в ужасную государственную школу…

— О, нет. Государственная школа.

Он толкает меня плечом.

— Другие дети были безжалостны. Они высмеяли во мне всё: мой рост, акцент, манеру одеваться. Я поклялся, что никогда больше туда не вернусь.

— Но американским девчонкам нравится английский акцент, — выбалтываю я не думая и молю, чтобы он не заметил мой румянец.

Сент-Клер берёт гальку и бросает в реку.

— Не в средней школе. Особенно, когда парень ростом по их коленную чашечку.

Смеюсь.

— Так вот, когда год закончился, мои родители нашли мне новую школу. Я хотел вернуться в Лондон, к приятелям, но отец настоял на Париже, чтобы приглядывать за мной. И вот так я попал в США.

— Как часто ты возвращаешься? В Лондон?

— Не так часто, как хотелось бы. У меня всё ещё есть друзья в Англии, и мои бабушка и дедушка — родители моего отца — живут там, так что раньше я делил каникулы между Лондоном и Сан….

— Твои бабушка и дедушка — англичане?

— Дедушка, но гранмэр француженка. А мамины родители, само собой, американцы.

— Ничего себе. Ты действительно человек мира.

Сент-Клер улыбается.

— Говорят, что я больше всего похож на дедушку-англичанина, но это только из-за акцента.

— Не знаю. Я думаю о тебе больше как об англичанине. И ты не только говоришь, как англичане, ты внешне на них похож.

— Правда?

Он удивлён.

Я улыбаюсь.

— Дело в... нездоровом цвете лица. Я в хорошем смысле, — добавляю я, увидев его встревоженное лицо. — Честно.

— Ага, — искоса смотрит на меня Сент-Клер. — В общем. Прошлым летом я был не в силах видеть отца и впервые провёл всё лето с мамой.

— И как всё прошло? Уверена, девочки больше не дразнили тебя за акцент.

Он смеётся.

— Нет, не дразнили. Но я ничего не могу поделать с ростом. Я всегда буду коротышкой.

— А я всегда буду чокнутой, как мой папа. Все говорят мне, что я пошла в него. Он такой же... чистоплотный, как я.

Он, кажется, действительно удивлён.

— А что плохого в чистоплотности? Я вот жалею, что плохо организован. И, Анна, я никогда не встречал твоего отца, но гарантирую тебе, что ты на него совсем не похожа.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, начнём с того, что он напоминает куклу Кена. А ты красавица.

Спотыкаюсь и падаю на тротуар.

— Ты цела? — Его глаза полны беспокойства.

Отвожу взгляд, поскольку он берёт меня за руку и помогает мне встать.

— Всё хорошо. Отлично! — отвечаю я, стряхивая песок с ладоней. Боже, я чокнутая.

— Ты ведь замечала, как на тебя смотрят парни? — продолжает Сент-Клер.

— Они смотрят только потому, что я всё время выставляю себя дурочкой.

Поднимаю оцарапанные ладони.

— Вон тот парень смотрит на тебя прямо сейчас.

— Что?.. — Поворачиваюсь и вижу, как на меня смотрит молодой человек с длинными тёмными волосами. — Почему он на меня смотрит?

— Думаю, ему нравится то, что он видит.

Краснею.

Сент-Клер продолжает объяснять.

— В Париже распространено признавать кого-то привлекательным. Французы не отводят глаза, как представители других культур. Разве ты не замечала?

Сент-Клер думает, что я привлекательна. Он назвал меня красавицей.

— Гм, нет, — отвечаю я. — Не замечала.

— Хорошо. Открой глаза.

Но я вижу только голые ветки, детей с воздушными шарами и группу японских туристов. Где угодно, внимание обращают только на Сент-Клера.