После этого колебалась девчонка недолго. Она подскочила и царапнула с моей ладони серёжки, после чего они мгновенно исчезли в недрах её некрасивого платья.

– Где мы? В какой стране, в Германии? – такой вывод я сделала, судя по именам Гретхен и Ганс.

Но Элька удивила меня, покачав головой.

– Мы находимся ни в какой стране, мы находимся в Доме.

– Где этот дом? Где-то же он есть?

– Дом везде и нигде. Везде, где нужно Перевозчикам.

Отличный ответ! Браво. Я чувствовала, как меня охватывает смятение и ужас. Она не врёт, эта худенькая девочка в уродливом платье. В какое сверхестественное дерьмо я вляпалась? Хорошо, что там у нас ещё из категории Важных Вопросов…

– Как отсюда выбраться? Отсюда же можно как-то сбежать?

– Не-а. Только Перевозчики знают, как. Ну и Ганс ещё, наверное. Но они не скажут, - покачала Элька головой. – Они лучше убьют тебя, а не скажут.

Нет, она просто свихнутая, эта Элька! Несёт какую-то ересь. Я, наверное, просто попала в какой-то сумасшедший дом строгого режима. Бред, бред, бред, это все бред! Я сжала пальцами виски. Может, полицейские избили меня до полусмерти, или накачали наркотой, и все это происходит лишь в моём сознании? А сама я мирно сижу в какой-нибудь казённой палате, или хуже того, камере, с дибильным взглядом и ниткой слюны, стекающей изо рта…

Ладно, надо взять себя в руки. Эта Гретхен наверняка вернётся с минуты на минуту.

– Хорошо, Элька, а что это за дом такой, что здесь делают?

И если на все предыдущие мои вопросы девчонка отвечала с трудом, подбирая слова, то на этот откликнулась с лёгкостью:

– Здесь? Здесь заслуживают Прощение.

Элька отвернулась, принявшись с энтузиазмом намывать полы. Она почувствовала то, чего не уловила я: бесшумное возвращение Гретхен.

Носительница немецкого имени оказалась высокой костлявой старухой лет семидесяти с лицом тюремщицы. Так… чёрное, наглухо закрытое платье, тонкие губы, точно сжатые в ниточку, чёрные острые глаза и причёска, вышедшая из моды лет как сто назад. При одном взгляде на эту мегеру я поняла, что ничего хорошего меня от неё не ждет.

Увидев, что я проснулась, она сделала Эльке знак, чтобы та выметалась. Девчонка подчинилась беспрекословно, покинув комнату тихо, как мышка.

С опозданием я заметила у старухи в руках небольшой облезлый чемоданчик. Не глядя на меня, она положила его на стол и расстегнула застёжки. На потертом алом бархате в специальных углублениях лежали инструменты, похожие на арсенал средневекового врача. Отвратного вида щипцы, трубочки, скальпель, плоскогубцы какие-то, ржавый гребешок.

Но это же несерьёзно. Не собирается она меня резать по кусочкам! Скорее всего, старушенция будет проводить подобие медицинского осмотра. Надеюсь, он будет не особо углубленным, и, соответственно, болезненным. Хотя старуха с таким лицом вряд ли способна делать это наоборот.

Если та сторона комнаты, где находилась я, больше напоминала, ну, не знаю, подобие медкабинета, то противоположная – что-то вроде кухни, с многочисленными буфетами, шкафчиками, старинной плитой и даже самой настоящей печью. На одной из конфорок уже вовсю кипел медный тазик с водой. Гретхен положила туда некоторые инструменты из чемоданчика, подержала некоторое время таз на огне, а потом поставила его на большой деревянный стол, монолитно занимающий место посредине комнаты.

Кажется, я не ошиблась. Гретхен собирается оценить степень моего здоровья. Ну, или нездоровья. Она вытащила инструменты из кипятка, вместо этого кинула в медный таз два пучка каких-то трав, что достала из небольшой шкатулки, лежавшей в специальном отделении чемоданчика.

После проделанных манипуляций милейшая старушка приблизилась ко мне и рывком заставила подняться с пола, после чего пинками подтолкнула к столу.

А она не так проста, эта старушенция. Несмотря на почтенный возраст, сила в ней недюжинная. И откуда, интересно, у такой мумии?

Гретхен схватила меня за руки, и опустила их в медный тазик с травами. Кипяток успел немного остыть, но все равно было очень больно.

Перед походом на День Рождения Полонского я сделала себе маникюр, покрыв ногти красивым тёмно-зелёным лаком. Когда я совладала со старушенцией и вытащила обожженные пальцы из горячей воды, маникюра на ногтях как не бывало. А, это, видимо, такое народное средство для снятия лака. Сильно, ничего не скажешь.

– На тебе были серьги. Где они?

Упс! Что бы такое соврать, чтобы не выдать Эльку? И разговаривает старуха со мной, как будто я шваль подзаборная.

– Они упали в щель между полами, - нашлась я. – Там замочки слабые были.

Гретхен ничего не сказала на это маловразумительное оправдание, а по её непроницаемому лицу было непонятно, поверила она или нет. Хотя я знаю, что, конечно, не поверила. Если бы Элька не спрашивала её про моё платье, то ещё куда не шло. А так – и дураку ясно, куда ушли мои серёжки.

Старуха между тем толкнула меня на скамью и схватила за волосы. Больно раздвинула непослушные пряди, почесала железным гребешком с редкими зубьями. Я догадалась, то так она проверяет, нет ли у меня вшей. И не только.

– Крашенная.

Гретхен сообщила это таким тоном, будто, по меньшей мере, уличила меня в одном из смертных грехов. Незадолго до собеседования в доме Полонских я действительно покрасила свои кудрявые волосы в иссиня-пепельный цвет. Это абсолютно изменило внешность, сделав мой образ более спокойным и даже, в какой-то мере, внушающим доверие.