Шрифт:
Было 20.15. Лепски был уверен, что Брэндон дома, и вместе с Джейкоби отправился к нему.
Вернувшись из аэропорта, Кен постарался расслабиться. Заниматься приготовлением ужина не было настроения. Он не хотел думать о Лу Буне. Его мысли то и дело возвращались к отцу Бетти.
Звонок у входной двери нарушил ход его мыслей.
Он поднялся и, полагая, что это соседи, открыл дверь. При виде Лепски и Джейкоби кровь застыла в его жилах. Он отступил, чувствуя, что бледнеет.
Лепски обратил внимание на то, как изменился в лице Кен. Официальным тоном он произнес:
– Мистер Брэндон? Инспектор Лепски, инспектор Джейкоби. Мы хотим поговорить с вами.
Кен сделал усилие, чтобы взять себя в руки. Он еще отступил и прерывающимся голосом ответил:
– Входите. В чем дело?
Лепски был сторонником медленных действий. Он видел, что Брэндон на пределе.
– У вас хороший домик, мистер Брэндон.
Кен ничего не ответил. Стоя неподвижно, он переводил взгляд с Лепски на Джейкоби. Он чувствовал, как по его лицу течет пот.
Лепски сделал паузу. Наконец, Кен спросил вновь:
– Так в чем же дело?
– Мы расследуем убийство, мистер Брэндон. – Вытащил из кармана пуговицу в форме мяча для гольфа. – Это ваша?
Кен уставился на пуговицу, которую Лепски держал на ладони, и чувствовал, как у него холодеет кровь.
– Это ваша? – сухо повторил Лепски.
– Я… я не знаю, – ответил Кен, почти парализованный от страха.
– Мистер Брэндон, эту пуговицу нашли в нескольких метрах от трупа, – сказал Лепски. – Это необычная пуговица. Мы провели расследование. Четверо, включая вас, купили у Левина пиджаки с такими пуговицами. У вас есть такой пиджак?
Кен облизал губы.
– Да.
– Можно на него взглянуть?
«Боже мой! – подумал Кен. – А если пуговица моя?»
– Сейчас принесу.
– Спасибо, мистер Брэндон.
Когда Кен направился в спальню, Лепски подмигнул Джейкоби.
– Он наш человек, – проговорил он сквозь зубы.
А в это время Кен открыл шкаф в спальне и вытащил пиджак. Пересчитав пуговицы, он облегченно вздохнул. Все были на месте. С минуту он приходил в себя, потом вернулся в гостиную и протянул пиджак Лепски.
– Все пуговицы на месте, – сказал он более уверенно.
Лепски осмотрел пиджак. Он был слишком хорошим копом и сумел скрыть свое разочарование.
– Прекрасно, мистер Брэндон. Мы ведь должны все проверить. Извините за беспокойство.
Кен кивнул. Дышать ему стало значительно легче.
– Я понимаю.
Лепски посмотрел ему в глаза.
– Девушка была убита между 20.00 и 22.00 вечера. Где вы были в это время, мистер Брэндон?
Кен снова почувствовал, как его охватывает паника.
– Между 20.00 и 22.00? – повторил он, чтобы выиграть время.
Он не мог признаться этому флику с каменным лицом, что провел время с Карин. Он должен защитить ее и себя тоже.
– Именно это я и спрашиваю, – ответил Лепски, понимавший, что Брэндон сейчас лихорадочно думает, как бы половчее соврать.
– Я был дома, – сказал Кен. – Я должен был присутствовать на юбилее по случаю годовщины свадьбы сестры моей жены, но сломалась машина. Я позвонил туда и предупредил их, что приехать не смогу.
– В котором часу вы звонили туда, мистер Брэндон?
– После 20.00, точнее, после 20.30.
– Как зовут вашего родственника, мистер Брэндон?
– Джек Фресби, адвокат.
– А, я его знаю, – сказал Лепски. – И остаток вечера вы провели дома?
– Да, до возвращения жены.
Лепски снова внимательно посмотрел на него, потом кивнул:
– Хорошо, извините за беспокойство.
Он улыбнулся Кену, сделал знак Джейкоби, чтобы тот следовал за ним, и пошел к двери. Усаживаясь в машину, он сказал Джейкоби:
– Он брешет как собака.
– А ты бы так не поступил? – спросил Джейкоби. – Ты воображал, что он признается в том, что спал с дочерью Стернвуда?
– Он, может быть, видел убийцу. Я с ним поговорю еще раз.
Он тронул машину с места.
– Навестим миссис Грэг… Это может быть забавным.
Через десять минут они доехали до Акация-авеню, где обитали богачи, удалившиеся от дел.
Виллы были расположены на склонах холмов, окружавших Парадиз-Сити, и отсюда открывался замечательный вид на море и пляж. От нескромных взглядов они были отгорожены трехметровыми заборами. На Акация-авеню царила тишина. Владельцы вилл были очень богатые и старые. Не было слышно ни звуков музыки, ни криков детей.