– Ало. Паш ты не занят? Может, сходим куда-нибудь? Выпьем, о работе поговорим.- Макс говорил непринужденно, но Паша догадывался, что речь может пойти не только о работе.

– Да, хорошо. Давай, где и в прошлый раз, ладно?- В любой другой день Павел Иванович отказался бы, вечером у него обычно не было лишней энергии на, что-то кроме сидения перед телевизором. Однако сегодня у него хватило бы энергии на что угодно. Он не хотел этого разговора о Наде с ее действующим мужем, но сегодня ему было, немного все равно и Паша был очень даже, ни против, пропустить пару стопочек, на ночь глядя.

День закончился также хорошо, как и начался. Макс с Пашей порядком набрались и о Наде речь так и не зашла. Павлу Ивановичу показалось, что Макс и не собирался говорить о жене. Он скорее даже сознательно избегал эту тему.

Шли недели. Павел Иванович время от времени виделся с Надей. С Максом же он встречался каждый вечер, а иногда и проводил с ним целые дни.

Макс оказался очень веселым человеком. Павлу Ивановичу казалось, что Макс почти и не изменился со времени школы, когда он был настоящим сорвиголова. Они много пили несколько раз ходили в казино. Пару раз их даже забирала милиция, но когда Павел Иванович приходил в, то состоянии, когда уже, получается, говорить, их быстро отпускали, как административных работников. Павел Иванович всё больше времени проводил у Макса дома, всё больше времени проводил с Надеждой. Они стали практически одной семьей.

Типичная картина: кухня, навесные тумбочки покрытые белым лаком, пошарканный стол, облезлые стулья, не уступающие возрастом обитателям дома, тускловатая лампочка под потолком, явна недостаточная, даже для этого небольшого помещения, холодильник произведенный на совесть в былые социалистические времена с командной системой экономического уклада, когда тех кто делал не на совесть расстреливали, того же производства обгорелая плита, выцветшие обои на стенах с разбросанными на них, безвкусными точками того безвкусного, но доброго времени, паркетный пол, из синя зеленого пластмассового паркета, деревянные подоконники грубо покрашенные в белый цвет и заклеенные бумажными полосками на вечные времена окна. Бутылка водки на столе, квашеная капуста в полиэтиленовом пакете, маринованные огурчики с помидорчиками из трехлитровой стеклянной банки. Пьяный Павел Иванович и хорошо выпевшие Макс с Надей. Гул телевизора в соседней комнате и редкие крики ссорящихся детей.

В какой-то момент, когда ты все еще пьяный, ты начинаешь задумываться о своем состоянии, пытаешься его оценить со стороны. Вспоминаешь себя трезвого, чтобы сравнить. Сперва вспоминаешь вчера, и обнаруживаешь, что вчера тоже был пьяный. Потом силишься взять дальше по временной шкале и вспоминаешь события недельной давности. Немного затертые, но еще сохранившиеся воспоминания о том, как был сильно пьян. Долго думая, откапываешь из глубин памяти себя месячной давности. Какие-то уже не связанные картинки. Картинки, глядя на которые ты не можешь поверить, что это происходило с тобой. Глядишь со стороны навечно пьяного себя самого. Сидишь, пьяный и пытаешься вспомнить, когда последний раз был трезв, но уже не можешь.

Павели Иванович огляделся вокруг. За столом сидели такие же пьяные, но очень от него далекие, люди. Надя, которая уже не казалось такой вкусной и привлекательной. Ее живость и проникающую во все окружавшее жизненную силу, изжила обычная рутина. Она постарела, и постарела ни телом, она стала стареть душой. Ее голос больше не был как раньше. Раньше он был такой живой, чистый, немного наивный, забирающийся в самое сердце, вне зависимости от того сердилась она на тебя или хочет поцеловать. Раньше ее голос обезоруживал, заставлял просто ее слушать и кивать на любое ее слово. Сейчас ее голос стал грубым, а ее речи поверхностными и недалекими. Паша уже ни видел в ней ту, чьи изгибы лица казались ему чем-то не по-земному идеальными, ту, чей характер и внутренний мир виделся не иначе, как рай на земле, той, что он когда-то писал стихи. Она казалась ему уставшей женщиной с потрепанной внешностью и ограниченными мечтами, женой неудачника Максом.

В детстве Максу все давалось легко. Он всегда был во всем первый и всегда был везде главный. Душа компании. Сердце команды. Да, Макс был отличным парнем, и он не чуточки не изменился. Сейчас у него семья, дети, убогонькая квартирка и почти полное отсутствие средств к существованию. Его жизнь никогда уже ни будет лучше той, что была у него в школе. Его пятнадцать минут славы прошли. И самое ужасное, что он это знает. Он давно смирился с тем, что лучше уже не будет.

Сильнейшее опьянение на грани буйства и параноидальная алкогольная депрессия заставили Павла Ивановича, не говоря ни слова собраться и уйти. Вначале он хотел пойти домой. Но будучи пьяным, ни смог вспомнить, где дом. Вспоминая куда ему идти, он забрел в близлежащий бар подумать. Заказал пол литра “беленькой” и стал задавать себе давно наболевшие вопросы. Почему он не счастлив? Что ему делать? Он всегда думал, что хотел быть, как Макс, а хотел ли он этого? И чего он хотел на самом деле? Что не так с ним и его жизнью? Почему он ненавидит свою работу? Почему он так устал просыпаться каждое утро? Почему? Почему? Почему?

– Можно?- За всеми этими раздумьями он не заметил, как к нему подсел не кто иной, как Макс.- Ты куртку забыл.- Макс налил немного из графина в рюмку Павла Ивановича и выпил залпом. Пьяным он совсем ни выглядел и выпил видимо для смелости.

– Да плевать мне на куртку. Ты мне скажи лучше, почему все так? Ты посмотри, как мы живем, неужели тебе ни тошно так жить? Ты вспомни, каким ты был? Что с тобой случилось? Где ты себя потерял? А я?... я ничем ни лучше. Все ждал чего-то, ждал. И так себя и не нашел в итоге. Дурак. Я думал, если я бы стал тобой, я бы был счастлив, а оказалось, что мы одинаково не далеко ушли. Почему так?- Павел Иванович пристально посмотрел на бывшего одноклассника, с выражением последней надежды в глазах получить ответ на свои вопросы.

– Знаешь, в чем-то ты прав мы похожи. Ты хотел быть как я, а я хотел быть похожим на тебя . Хотел быть "Непоколебимым Монолитом".- Макс смотрел в никуда. Нельзя ни слушать человека который рассказывает для никого.- Все живут одинаково. Куда делась идея тотальной уравниловки? Осмотрись по сторонам, все просто с ней смирились. Я родился, учился, потупил в институт, работа. Черт бы побрал эту работу. Но после института, куда уже деться? Отринуть работу, значит признать, что ты все жизни совершал чужие ошибки. Ну, что же я тоже их совершал, лишь бы ни признавать, что я не прав.