Завтра Три отправят нас сражаться. Я не знала, чего ожидать, но знала, что мы сыграем свою роль до конца. И будем надеяться, что это будет значить больше, чем эти украденные мгновения.

Чейз сидел рядом со мной на куче соломы, и я не могла сдержать улыбку при виде налипшего на него сена. Чувствуя себя немного неловко, я наклонилась вперед и тряхнула волосами, зная, что, скорее всего, они выглядят как птичье гнездо. Чейз поймал сухую травинку и, когда я села, водрузил ее обратно мне на голову.

– Что ты делаешь? – захихикала я. Когда я вытащила эту травинку, он вставил мне в волосы другую.

– Мне нравится.

Еще одна травинка.

– Вот, – сказал он, будто закончив шедевр. Я решила двинут ему в бок, но его улыбка смягчилась. – Ты самая хорошенькая.

Я сглотнула, почувствовав, как покраснели щеки, а внутри разом проснулись все эмоции: любовь, и страх, и потребность, и даже грусть, потому что хоть это и было началом чего-то нового, но также было окончанием чего-то.

Под нами всхрапнула и ударила копытом одна из лошадей, и я взглянула вниз, заметив выпавшую из кармана записку. Я подняла ее.

– Извини за это, – сказал Чейз. – Здесь не слишком большой выбор бумаги для записок.

Я кивнула, вспомнив коробки со Статутом в северном крыле и женщину за компьютером, которая сказала мне, что они угнали грузовики доставки по дороге из типографии.

– Очень умно, – заметила я, развернув записку и уставившись на слова, которые привели меня сюда: «конюшня» и «сегодня ночью». Не посчитает ли он меня глупой, если я ее сохраню?

Я снова перевернула листок, собираясь его сложить, но остановилась, увидев, что слова, написанные на другой стороне, проступили через напечатанный шрифт, когда бумага намокла.

Я вспомнила о Статуте, который прикрепили к нашей двери во время ареста. Который был на каждой двери в городах, что мы миновали по дороге сюда. Который был повсюду в Ноксвилле и Луисвилле и во всех городах страны.

Я вспомнила о маме и ее журналах – и об изменнических статьях внутри.

Вспомнила слова Девитта о том, что люди спят. Нам нужен способ их разбудить.

– Что, если бы Три не пришлось сражаться с МН в одиночку? – спросила я.

Чейз поднял брови:

– Что ты хочешь сказать?

– Что, если мы сможем заставить людей присоединиться к нам?

«Когда правительство разрушает страну, люди имеют право его сменить или распустить и установить новое правительство», – прозвучали у меня в голове слова Джесса.

– Тогда мы получим революцию, – сказал Чейз.

Я встала, крепко зажав в кулаке записку.

– Идем. Нам надо найти Девитта.

На складе было тихо. Так неестественно тихо, что казалось, будто что-то может наброситься на тебя из каждой тени, которыми наполняли коридор трепещущие огни факелов. Мы без проблем миновали первых двух охранников северного крыла, но дойдя до двери в комнату связи, лицом к лицу столкнулись с Роклином. Он опирался спиной на закрытую дверь, скрестив руки на узкой груди.

– И почему я не удивлен, что вы явились сюда? – спросил он.

– Удивительно, – ответила я. – Я собиралась спросить то же самое.

Я передразнила его позу, потому что устала от подозрительности.

– Похоже, великие умы мыслят одинаково, – сказал Чейз. – Нам надо поговорить с Девиттом.

Я постаралась вежливо улыбнуться, но взглянула на Чейза и заметила в его волосах соломинку. Я запустила пальцы в свои волосы, надеясь, что он повторит за мной, но Чейз только удивленно на меня посмотрел. Зато Роклин не упустил мое движение и сказал:

– Поздновато чистить стойла.

Я вытащила травинку из волос Чейза.

– Девитт. Не мог бы ты сказать ему о том, что мы пришли? Пожалуйста.

– А почему ты думаешь, что он здесь?

Дверь открылась внутрь, и Роклин чуть не упал спиной назад, но в последний момент ухватился за косяк.

– Потому что я здесь. В чем дело?

Из-за спины Роклина показался Девитт. В комнате было темно, только один фонарь стоял на столе рядом с радиоприемниками, и из-за его тусклого желтого света лицо доктора казалось изможденным, а шрамы на щеках глубже.