Этого никогда не бывает в том случае, если космолет приближается к новому неизвестному месту.

В новом неизвестном месте чувства не ищут встречи с прошлым. Это бывает только тогда, когда вы возвращаетесь домой и близка ваша родная планета.

Многие признавались в удивительном самообмане, в надежде встретиться с тем, что они покинули несколько лет назад. Да, вопреки здравому смыслу, вопреки рассудку, многие рассчитывали на невозможное.

— И даже Хымокесан?

— Думаю, что и он тоже. Но разве он когда-нибудь признается в слабости даже самому себе? Такие сильные и закаленные навигаторы, как Хымокесан, побороли свое настроение. Но менее сильные и волевые признавались мне в этой странной слабости. Они искали у меня поддержки, как у врача. А у меня не хватало знаний, чтобы объяснить это психическое явление.

— А сейчас у вас хватает знаний? — спросил я, Он усмехнулся, выражением своего лица намекая на то, что мой вопрос был недостоин ни меня, ни обстоятельств, о которых шла речь.

— Как вы думаете, — сказал он, — могу я дать исчерпывающий ответ, находясь здесь, а летящем космолете, далеко от Планеты сюрпризов? Нужно возвратиться туда, возвратиться, пока не поздно.

— Хымокесан не согласится. Он и так упрекал экспедицию, что было потеряно зря столько времени. Планета ведь никого не заинтересовала. Кажется, кроме вас.

— Постарайтесь переубедить его, сделайте все, что возможно ради самого великого из того, что существует, ради истины, ради знания, ради интересов общества, которому мы служим.

Я дал согласие. И мне в конце концов удалось переубедить Хымокесана. Хым, на этот раз поддержанный биологом Карегом и одним из химиков, предъявил несколько неоспоримых доказательств того, что мы столкнулись с неразгаданным явлением.

Участники экспедиции много говорили о направлении времени, о необратимости его, о памяти, единственном аппарате в природе, который противится однонаправленности времени, и о странном явлении, с которым мы столкнулись.

И вот корабль снова начал сближаться с планетой. И снова всех охватило чувство, хорошо знакомое всем, кто хоть раз в жизни возвращался домой после долгих странствий, предчувствие встречи с прошлым. Казалось бы, сейчас здравому смыслу было легче побороть смутное чувство приближения к прошлому, мы уже имели представление о планете, однажды побывав на ней. И все же ощущение, что прошлое возвратится, было сильнее нас.

Хымокесан после совещания со своими помощниками решил спуститься в другой части планеты. Он уменьшил скорость движения корабля. На этот раз и командир, и главный штурман заинтересовались спутниками планеты.

Хымокесан вызвал меня в отсек управления кораблем.

На его обычно спокойном лице я заметил следы тревоги.

— Вот что, Ларвеф, — сказал он, — мой выбор пал на вас. Зная ваш характер, не думаю, что вы будете этим недовольны. Я поручаю вам обследовать спутники планеты. Одноместный летательный аппарат в вашем распоряжении. О результатах обследования вы доложите мне уже на Планете сюрпризов. Мы раньше вас попадем туда.

Перед вылетом он обнял меня. Я простился с ним с легким сердцем, не думая, что вижу его в последний раз.

Наступила пауза. Слишком долгая пауза. Ларвеф молчал.

— Ну, а что же было дальше? — спросила Эроя.

— Вы же не кончили свой рассказ.

— Я его кончаю. Это случилось… Возвращаясь со спутников и держа курс на планету, я услышал последнее донесение. Кванттелеграф принес мне слова Хымокесана:

«Не приближайтесь к планете, Ларвеф. Я вам приказываю. Случилась катастрофа. Мы гибнем. Постарайтесь добраться до космической станции Уэра.

Мы…»

Это были последние его слова,.

— И вы выполнили его приказ не приближаться? — спросил Туаф.

— Только отчасти. Я приблизился к планете и, не спускаясь, облетел вокруг нее, используя специальные оптические приборы. Но ни космолета, ни его экипажа я не нашел…

Электронный Эрудит молчал полтора года. Физа Фи, Математик и все другие сотрудники и сотрудницы сочли, что он устарел, занимает много места и что его нужно за ненадобностью убрать из лаборатории. Но Эроя не разрешила его трогать.

— Пусть пока стоит, — сказала она. — В этом механическом старце есть что-то трогательное. Особенно его не хочется убирать сейчас, когда некоторые нескромные и живые старцы, спеша расстаться со старостью, занимают очереди у пунктов обновления клеток. Он хорош хотя бы тем, что не торопится обновляться. Включи его, Физа. Я хочу услышать его голос.

— Но он устарел. Он не в состоянии сказать ничего нового. Его знания одряхлели сразу после того, как нашли способ обновлять клеточную «память».