– - Может, свечи погасил сквозняк? – робко предположила старуха. – А никакого призрака нет.

В этот миг откуда-то сверху раздался жалобный женский плач. Было в нем что-то, отчего становилось ясно: живой человек так не сумел бы. Сам загробный мир тихо, но непреклонно заявляет о себе душераздирающими звуками.

– - Ничего, -- пролепетала девушка. – Пока Парашу только слышишь, это ничего. Лишь бы ее не увидеть...

***

– - Ну, что же вы, матушка! – в сердцах воскликнул Прокофий Васильевич. – Зачем объявили мне, что у вас на руках три туза, если их в помине не было? Я из-за вас принялся торговаться...

– - Прокофий Васильевич, вы запамятовали, голубчик, -- ласково ответила Антонина Афанасьевна. – Я ничего не объявляла. Как я могла? Нельзя называть партнеру свои карты, так издавна повелось.

– - Вы назначили в первой руке игру без козырей. Этим вы даете знать о трех тузах. Назначение такой игры при других обстоятельствах положительно недопустимо. Штрафы, матушка, посмотрите, какие у нас в этом робере штрафы! Ох, грехи мои тяжкие...

Антонина Афанасьевна покаянно вздохнула.

– - Каждый раз забываю эти странные порядки. Нет, чтобы разрешалось просто показать свои карты партнеру. Чего таиться – нам же с ним вместе играть?

– - Не стоит ссориться, господа, -- улыбнулся Георгий Михайлович. – Правила игры, любезная моя Антонина Афанасьевна, незыблемы, как... Даже уж и не знаю, с чем сравнить. Не с чем! Реки высохнут, леса сведут, весь мир рухнет, а они останутся. При торговле лишние слова произносить запрещено, а уж карты открывать тем более. Зато дать партнеру понять, что именно у тебя сейчас на руках, не нарушая правил, -- это и есть высокое искусство. Ничего, сегодня не получилось – выйдет завтра. Главное, не отчаиваться.

– - Вам легко говорить – не отчаиваться, -- кипятился Прокофий Васильевич. – Вы-то в опять выигрыше. А мы остались при пиковом интересе.

– - Можно подумать, целое имение спустили, -- пожала плечами Елизавета Николаевна. – Мы играем по маленькой. Уж как-нибудь не обеднеете... На причуды свои больше выбрасываете.

– - А вы оставьте мне мои причуды, оставьте, пожалуйста. Мне, может, без Жозефины жизнь не мила. Я, может, лишу себя последнего, голым буду ходить, а ее, красавицу, обеспечу самым наилучайшим. Она заслуживает!

Георгий Михайлович развел руками.

– - Ваша Жозефина прекрасна, любезный Прокофий Васильевич. Но голым мужчине ходить все-таки не комильфо. Даме – другое дело, -- он галантно поцеловал кончики своих пальцев.
– - Это бы я одобрил.

– - Ну, вы и проказник! – захихикала Антонина Афанасьевна. – Дама – и голой... В приличном обществе так не шутят. Кстати, господа, не пора ли подавать чай? Вы не против?

Она позвонила в медный колокольчик. В комнату вошла горничная – по правде говоря, простая деревенская девка в сарафане, слегка обученная манерам.

– - Маша, чаю. Ну, и остальное.

– - Слушаемся, барыня. Все уже сготовлено. Сейчас принесу.

Примерно такую картину можно было наблюдать ежедневно – при условии, конечно, что обнаружились бы охотники подсматривать за встречей четырех неприметных помещиков лет шестидесяти, коротающих вечерок за картами. Издавна у них было обыкновение попеременно встречаться в одной из четырех усадеб: в Бобровичах Антонины Афанасьевны, Новосвятове Прокофия Васильевича, Парадизе Георгия Михайловича или Осинках Елизаветы Николаевны.

Сегодня был черед Бобровичей. Антонина Афанасьевна Шишкина приобрела их лет двадцать назад. Богатая бездетная вдова коллежского асессора, загрустив в Москве после смерти мужа, решила попробовать деревенской жизни. Благо, имение продавалось по дешевке. Георгий Михайлович Шувалов-Извицкий, в ту пору гвардейский полковник, чьи предки владели обширными землями на полпути между Санкт-Петербургом и Москвой, оставил себе лишь центральную, наиболее благоустроенную часть поместья (она звалась Парадизом), а от остального избавился как от лишней обузы. Обширные угодья, уходящие прямо от железной дороги в холмы и леса, прикупила Антонина Афанасьевна. Кусок с другой стороны от Парадиза достался Прокофию Васильевичу Поливайло, давно желавшему завершить карьеру московского чиновника и зажить барином в собственной усадьбе. Жена его умерла, дочери удачно вышли замуж, и он вполне мог позволить себе выйти в отставку и осуществить мечту – разводить породистых свиней. Его любимица Жозефина недавно взяла первый приз на местной выставке и готовилась предстать перед строгими судьями из губернии.

А вот Осинки исконно принадлежали роду Карелиных. Сейчас там проживала одинокая старая дева Елизавета Николаевна, хотя по бумагам усадьбой владел ее племянник, сын безвременно погибшей сестры Александр Александрович Коцебу. Впрочем, служа в Санкт-Петербурге, он в деревне появлялся редко и держал себя скорее гостем.

Однако вернемся к Бобровичам. Первоначально Антонина Афанасьевна вела дом на широкую ногу, привезла с собой немало тонной прислуги и платья заказывала исключительно в родной Москве. Но постепенно число прислуги сократилось, а капоты стала шить деревенская портниха. И не только потому, что барыня приноровилась к здешним вкусам. Имение нынче было совершенно расстроено. Не сведущая в сельских делах городская жительница доверилась арендаторам, медленно, но неуклонно разворовывающим все, что попадало им в руки. Леса сводились, земли от неправильного ухода теряли плодородие.