– - О Руская земле, уже за шеломянем еси, – тихо прошептал Евгений.

Никогда еще цитата из любимого «Слова» не казалась столь понятной и близкой. Вот она, русская земля, скрывшаяся за холмом от Игорева полка! Она не исчезла – нужно лишь знать, где ее найти.

– - Что, барин? – удивился кучер.

– - Я не собираюсь продавать имение, -- неожиданно для себя объявил ему Евгений.
– - Буду жить то здесь, то в Москве.

Кучер покосился с изумлением, однако промолчал.

Евгений вышел из ландо. Густые кусты сирени окружали дом со всех сторон. Незатейливый цветник, скрипучие старые качели... Евгению чудилось, что все это он уже видел и любил когда-то – то ли в другой жизни, то ли во сне. Это все – его! Вышло из его сердца и выросло само собой ровно такое, каким должно быть. Господи, откуда подобные фантазии у типичного городского жителя? Память предков, воевавших в Игоревой рати, или просто восторг от забытой в городской суете природы? Трудно сказать. Только Евгений был сейчас совершенно счастлив.

– - Колодезь у нас удобный, -- зачем-то известил кучер. – Вот кухня. Есть вход прямо со двора, а можно из дому, через сени.

– - Кухня? – переспросил молодой человек, не очень понимая, о чем речь, и в растерянности вертя головой.

– - Смотрите, что краска на стенах облупилась? – догадался кучер.
– - Давно не подновляли, да.

– - А чего подновлять?
– - хихикнула неопрятная девушка, выскочившая на крыльцо и жадно изучающая гостя. – И так жить можно. Вы, значит, наследники будете?

– - Маша! – женский голос, доносящийся из дома, был негромок, однако строг. – Не лодырничай. У тебя много дел.

– - Наследник приехал, -- не без испуга откликнулась Маша. – Я его встречаю хлебом-солью.

– - Какими еще хлебом-солью? Ты что сочиняешь?

На крыльцо выскочила старуха в черном – высокая, статная, с чеканными чертами до сих пор красивого лица и глубокий Павлович Красилов. и. олепетал Евгений. го лица и суровыми складками, идущими от носа ко ртуми складками, идущими от носа ко рту.

– - Здравствуйте, -- пролепетал Евгений. Он вообще опасался женщин, а суровых старух в особенности. – Я Евгений Павлович Красилов. А вы, вероятно, Елизавета Николаевна? Спасибо, что прислали к станции экипаж. Я тут впервые, места для меня новые...

– - Добрый день, Евгений Павлович, -- без тени улыбки кивнула старуха. – Проходите, располагайтесь. Столовая пока занята – мы там готовимся к поминкам. Надеюсь, вы не против? А остальные комнаты свободны. Маша вам все покажет.

– - Готовитесь к поминкам? – Облегчение Евгения было столь сильно, что он начисто забыл о приличиях. – Какое счастье! Значит, самому не придется? А я-то всю дорогу промаялся: как на поминках положено кормить, кого звать... Ох, ничего не знаю, и даже проконсультироваться не с кем. С похоронами вы тоже поможете? – И, устыдившись собственной наглости, смущенно добавил: -- Извините, пожалуйста. Я понимаю, что вам это нелегко, и вы совершенно не обязаны. Просто вырвалось на радостях.

Лицо собеседницы смягчилось.

– - Разумеется, все уже подготовлено, -- спокойно известила она. – Было бы глупо ждать вашего приезда. Отпевание в местной церкви через несколько часов. Место на кладбище Антонина Афанасьевна давно себе подобрала. Народу будет немного – мы тут живем замкнуто. Можете ни о чем не беспокоиться. Вам нужно отдохнуть с дороги.

Евгений покорно кивнул. Елизавета Николаевна по-прежнему внушала ему робость, однако теперь к ней примешивалось нечто вроде священного трепета, с каким мы смотрим на канатоходца, уверенно балансирующего под куполом цирка.

Они вошли в дом.

– - Жилых комнат пять, -- объяснила Елизавета Николаевна.
– - Три окнами в сад и две боковых. В том проходе вешалки для платьев.

Потолки были высокие, полы деревянные, крашеные. В столовой – большой, с видом на сад – окна двустворчатые, без поперечного переплета, с узкими цельными стеклами наверху и внизу. Добавочные стекла цветные – лиловые или желтые. На стенах красивые, хотя и несколько потертые обои с белыми французскими лилиями на густом голубом фоне и золотыми цепочками между ними.

– - Вам, наверное, будет удобнее остановиться в спальне для гостей, -- предположила Елизавета Николаевна. – Она больше подойдет мужчине.

– - Ну, конечно, -- подтвердил Евгений.

Еще не хватало поселиться в комнате несчастной хозяйки, едва успевшей умереть!

Гостевую спальню затеняли два больших серебристых тополя у забора, разделяющего двор и сад. Впрочем, Евгению даже понравился полумрак.

Застеленная чистым бельем кровать, рядом обширный умывальный стол с двумя тазами и кувшином. В углу печка, за дверью ясеневый шкаф для белья, у свободной стены диван, обитый зеленым ситцем. Между окнами старый письменный стол, заставленный безделушками. Все производило впечатление приобретенного по случаю и случайно же составленного вместе. И в то же время по непонятной причине от обстановки веяло спокойствием и уютом. Хотелось сесть за стол и, глядя на пейзаж вдалеке, в очередной раз подумать о тайнах гениального «Слова» -- или просто помечтать.

И тут Евгений, уже готовый расслабиться, вспомнил ужасную вещь. То есть, сама по себе вещь не была ужасна. Кошмар в том, что ему, именно ему придется о ней сейчас заговорить. Затрагивать подобные темы, да еще с дамами -- тем более, с Елизаветой Николаевной -- представлялось Евгению пыткой. Однако избежать пытки не представлялось возможным. От подобного парадокса бедняга просто оцепенел.

– - Мм... – замычал он, жалобно глядя на собеседницу.

– - Что вас не устраивает? – вмиг вернув былую суровость, осведомилась та.