Но мне интересно, как она. Чисто из любопытства, чтобы посочувствовать, да и позлорадствовать.

– Ну и как там она?

– Она очень сильно переломала ноги, - сообщил Авиценна. – Когда она падала на вас, повредила их о разделявшую вас перегородку, которая уже сломана. Есть маленькая травма головы, её лягнула вами осёдланная лошадь.

Смешанные эмоции. Три в одном - жалость, злорадство и грусть. Хотя нет. Добавилась и четвёртая - я даже чуточку развеселилась. Правильно говорят, что лошади всё понимают и чувствуют. Можно сказать, что моя за меня немножко отомстила.

– А кроме этого?
– хочется узнать, ограничится ли список вышеперечисленным. Надеюсь, что нет. Ну, конечно же, есть диагноз "хроническая идиотка", но он не входит в медицинские термины.

– Ничего.

– Жаль, - выговорила я. Авиценна напряжённо уставился на меня. Видимо, понял, что я имею ввиду. – Ну… в смысле… её жаль… - поправилась я, надеясь, что слова мои убедительны. Хотя в принципе - мне плевать.

Мне жаль себя и двух лошадей (и это при том, что обычно я не люблю, когда меня жалеют, считают слабой). И, конечно, друзей, которые беспокоились за меня и принесли сюда. А Медведь... Он не входит в категория "друзья", но... он тоже за меня переживал и помог мне выжить.

Авиценна присел на свой стул рядом с моей кроватью, глядя на меня глубоким проницательным взглядом.

– Вы не волнуйтесь. Я вас понимаю. Ведь она вам так навредила... Так что ваша злость на неё уместна, - я кивнула ему головой.
– Свои травмы она заслужила. Нечего было так нападать на вас. Ничего, как у неё заживёт, я её выпишу без освобождения от занятий. А вас освобожу на целых две недели, да и дам подлечиться подольше.

Подольше? В таком случае я могу перестать быть отличницей, отстану от Медведя по всем предметам, и он станет лучшим... Нет, он, конечно же, спас мне жизнь, но это не значит, что я не претендовать на звание отличницы. Я не хочу потерять его! Мой пульс участился.

Медведь с озорством поглядел на меня.

– Ну, твоей жизни больше ничего не угрожает, - весело сказал он.
– Значит, я могу тебе сообщить, что у меня будет время дать фору твоей успеваемости.

Ну вот, Медведь снова стал собой. А то я уж подумала, что над ним поработали инопланетяне - уж слишком он добр был ко мне.

– Это время будет недолгим, - пообещала я и поглядела на лекаря.
– Доктор, постарайтесь выписать меня как можно быстрее!

Он всегда был понимающим человеком и понял всю суть ситуации.

– Хорошо. Только успокойтесь. Вам нельзя волноваться.

Взяв себя в руки, я сделала медленный вдох.

Света взяла меня за руку.

– Не беспокойся, - сказала она. – Мы с Лизой будем оставлять тебе домашнее задание, чтоб ты, когда сможешь двигаться, могла его выполнять, - Лиза – ещё одна моя подруга и соседка по комнате. Света зыркнула на Медведя. – Чтобы некоторые не думали, что Марину можно списать со счетов и не задавались. И мы будем здесь вместе практиковаться, если лекарь не против.

Тот улыбнулся:

– Ладно, если вы только здесь ничего не сломаете.

– А я никогда не сбрасывал тебя со счетов, - сказал мне Медведь. – И не собираюсь. Тем более, в тебе течёт моя кровь. И да, с тобою приятно тягаться. Так что ещё потягаемся! – с улыбкой пообещал он и вышел из палаты.

"Взаимно," - захотела ему сказать я, чувствуя ток его крови в своих жилах. Несмотря на все колкости, в Медведе было что-то, что меня притягивало. И притягивает сейчас, как магнит. Его харизматичность, остроумие и весёлость, которую приятно слышать даже в виде насмешки. Теперь мы с Медведем не просто похожи. Теперь в нас течёт одна кровь.

Повествование от лица Медведя

Я вышел из палаты с напускной весёлостью, но на самом деле мне не по себе. Я перелил свою кровь Марине Васильевой... Кровь берсерков... Это серьёзный шаг. И я не могу так вот просто забыть о нём. По-любому он как-нибудь скажется на нас обоих.

Идя вдоль по коридору у больничных палат, я заметил, что дверь в палату Дины Синицыной открыта. У неё не было столько бинтов и гипсов на теле, как у Марины - забинтованными были лишь её ноги, полностью - левая, ведь на неё пришлось падение, частично - правая. Руки в некоторых местах покрыты бинтами, но по крайней мере, в отличие от Марины - она ими может двигать, равно, как и головой.

Рядом с нею сидят Борисова, Пантелеева и ещё кто-то, чьего имени я не знаю. Мелкая сошка, по-видимому.

Увидев меня, Дина осклабилась:

– Видел, как я уделала твою соперницу? Авось пришёл посмотреть на неё, позлорадствовать?

Я и зол на неё, и чувствую жалость. Я-то надеялся, что она хоть как-то осознает чудовищность своего поступка.

– А ты, Синицына, всё не меняешься, - грустно заметил я. Её лицо исказилось. Вот уж не знала она, что я буду её критиковать.
– Ты её чуть не убила. Но именно я сохранил ей жизнь.