До неприятеля оставалось около двухсот шагов, и турки с удивлением смотрели на атаку маленького отряда.

Приблизившись к кромке огня, Корти пришпорил лошадь и с боевым криком: «С нами Бог и Влахерская Божия Матерь!» — поскакал через горящее поле.

Турецкие всадники обнажили мечи и натянули тетивы на луках, но пешие воины бежали.

Один из турок, в более блестящем вооружении, чем другие, в белой чалме, с бриллиантовым пером, пытался сомкнуть отряд, но тщетно. Корти врезался в его середину.

Граф сошёлся в единоборстве с блестящим всадником, но борьба продолжалась недолго: турок сразу был обезоружен и запросил пощады.

— Сын Исфендиара, — сказал граф, — ты сам убивал беззащитных крестьян, а теперь просишь пощады?

— Мне было приказано! Вчера здесь убили наших воинов.

— Они защищались. Ты заслужил смерти, но поклянись, что передашь султану моё копьё, и я тебя помилую.

Сын Исфендиара взглянул на значок из жёлтой шёлковой материи с красной луной, над которой виднелся белый крест, и, узнав знамя телохранителей султана, покачал головой.

Едва успели турки исчезнуть по направлению к Гисару, как на поле показались крестьяне. Все убитые греки были положены на носилки. Погребальное шествие двинулось к Константинополю.

Предчувствуя, что турки тотчас начнут военные действия, граф Корти разослал гонцов по всему берегу Босфора, предупреждая, чтобы крестьяне бросили свои поля и бежали в город. Таким образом, за погребальным шествием толпа всё прибывала, и, наконец, на мосту через европейские Сладкие Воды она разрослась до целой армии мужчин, женщин и детей, которые несли свои пожитки, сколько каждый мог захватить. В воздухе стояли вопли, крики, а дорога была орошена слезами. Происходило поголовное бегство населения Византии.

Корти со своим отрядом долго оставался вблизи рокового поля, ожидая возвращения врагов. Вечером он послал гонца к императору и укрепился во главе моста. Когда стемнело, шайка турецких воинов спустилась с холма, отыскивая свои жертвы, но, столкнувшись с отрядом Корти, быстро отступила.

К полуночи все селения, покинутые жителями от Галаты до Фанара на Черном море, были превращены турками в пепел. Во власти греческого императора оставалась теперь только одна столица.

Похоронное шествие было встречено у городских ворот придворным духовенством и факельщиками. Быстро разнеслась по Константинополю весть о выставленных мёртвых телах на ипподроме, и громадные толпы устремились к воротам. Впереди шествия несли на двадцати носилках тела убитых в окровавленных одеждах. Вокруг шли факельщики с зажжёнными факелами, а позади — духовенство с зажжёнными свечами и громадная толпа несчастных беженцев.

На ипподроме император, верхом, окружённый придворными и телохранителями, ожидал шествие. Он приказал поставить носилки посередине арены и громко произнёс, обращаясь к несметным толпам, наполнившим ипподром:

— Пусть весь город взглянет на наших несчастных соотечественников. Они пролежат здесь весь завтрашний день, и каждая рана на их теле будет взывать к мести. Послезавтра же мы решим, что нам делать: сражаться, бежать или сдаться.

В продолжение всей ночи приступили к закрытию городских ворот и к надёжному укреплению. Везде были усилены караулы, и никому не дозволялось выйти из города. При этом было схвачено несколько евнухов султана, и греки хотели их умертвить, но Константин воспротивился этому и отправил их к Магомету.

На следующий день Магомет ответил объявлением войны.

Как было определено, тела убитых оставались целый день в ипподроме, и перед ними прошло всё население Константинополя. На следующую ночь тела предали земле.

Но результат этой демонстрации не оправдал надежд императора. Греки громко выражали свою ярость, но страх лишил их мужества. Толпы бежали из города. В Константинополе осталось только сто тысяч человек, но и они не хотели драться.

Только пять тысяч греков согласились взяться за оружие.

Влюблённый человек, хотя бы он был героем, одержав много побед, всегда робеет в присутствии возлюбленной, и для него легче встретиться лицом к лицу с врагом, чем объясниться ей в своей любви.

Подвиг графа Корти в Синегионе, где он смело вышел на бой со львом, сделали его популярным, а защита крестьян ещё более увеличила его славу. Имя итальянского рыцаря было на устах у всех византийцев.

Те, которые прежде смеялись над его привычкой ходить в полном вооружении, теперь восхищённо смотрели, как он проезжает в своих блестящих доспехах.

Граф Корти знал, что он пользуется общей любовью.

Итальянская галера графа была переведена из бухты Юлиана к Золотому Рогу, влилась в императорский флот, а сам граф был назначен начальником телохранителей императора.

Эта новая должность вынудила, наконец, графа Корти перебраться в Влахернский дворец, и спустя несколько дней он уже сформировал отряд в пятьдесят человек, в числе которых были и его девять бедуинов. Конечно, более всего он радовался тому, что имел возможность во всякое время видеть княжну Ирину.