— Эти стены прочны, — говорил Константин, стараясь поддержать дух осаждённых. — Персы хотели их уничтожить, но после долгих усилий должны были отступить. Мурад, отец этого юноши, потерял много месяцев, осаждая наши стены, и когда он бежал, то ни один камень в стенах не оказался сдвинутым с места. То же повторится и теперь. С нами Бог!

По истечении первых трёх дней молодые греки привыкли к опасности и стали даже подшучивать над ней.

На четвёртое утро император, сделав объезд всех городских стен, взошёл на Багдадскую башню, возвышавшуюся над воротами святого Романа, и, найдя там Джустиниани, сказал ему:

— Этот бой шуточный, капитан, у нас убито только два человека, и ни один камень в стене не дрогнул. Мне кажется, что султан только отвлекает наше внимание от подготовляемых им серьёзных действий.

— Государь, — отвечал генуэзец, — небо одарило тебя душой и глазом настоящего воина. Только что старик Иоанн Грант говорил мне, что жёлтый флаг на возвышенности против нас означает главную квартиру султана и что с ним не следует путать его боевое знамя. Поэтому я полагаю, что если бы нам удалось проникнуть чрез толпы янычар, то мы увидели бы, что султанская палатка поставлена там недаром и что он готовится атаковать именно эти ворота. К тому же посмотри, против нас нет ни одной стенобитной машины или какого-либо старинного орудия для метания камней. Наконец обрати внимание на то, что мы не слыхали ещё свиста ядер, бомб и пуль, а мы знаем, что у них и пушки, и мортиры, и ружья в изобилии. Я убеждён, что султан, по справедливому твоему замечанию, государь, только играет с нами до сих пор, а тайно устанавливает свои новые орудия. Завтра или послезавтра он откроет из них огонь, и тогда...

— Что тогда?

— Миру дан будет новый урок в военном деле.

Лицо Константина омрачилось, и он промолвил словно про себя:

— Боже милостивый! Если моя империя погибнет благодаря моему безумию, простишь ли Ты меня?

Генуэзец с удивлением посмотрел на него, и Константин поспешно прибавил:

— Я расскажу тебе эту историю. Однажды один пушкарь, по имени Урбан, пришёл к убеждению, что возможно строить пушки гораздо большего калибра, чем до сих пор. По его словам, он изобрёл такую смесь металлов, из которой можно было вылить пушку, способную выдержать громадные заряды. Если бы я предоставил ему необходимые материалы, то он брался наделать мне таких пушек, которые могли бы защитить Константинополь лучше всяких стен и катапульт. Но он запросил так много, что я рассмеялся и отпустил его. Потом я узнал, что он отправился в Адрианополь. Султан Магомет принял его, устроил ему литейную мастерскую, и вот пушка невиданных размеров, которую видели по дороге к Константинополю, сделана. Мне горько подумать, что эта пушка могла быть моей.

— Государь, — отвечал генуэзец, поражённый рассказом императора. — Ни один император в Европе не принял бы подобного предложения. Ещё не доказано, что Магомет, со своей юношеской доверчивостью, не обманут хитрым дакийцем. Но смотри, что там делается.

Против ворот святого Романа показалась толпа янычар, а за ними длинный ряд волов, которые тащили, по-видимому, громадную тяжесть.

— Это везут большую пушку, — произнёс Константин. — Они ставят её на позицию.

Джустиниани обратился к метателям камней и скомандовал:

— Пли!..

На янычар и погонщиков волов посыпался дождь камней.

— Камни не попадают! — воскликнул генуэзец. — Неприятель слишком далеко. Давайте пушки!

Эти пушки были небольшие железные орудия на высоких колёсах, которые заряжались полудюжиной свинцовых снарядов величиной с грецкий орех. Их прицелили, и в воздухе раздался свист снарядов.

— Цельтесь выше! Как можно выше! — кричал генуэзец.

Второй выстрел был так же неудачен, как первый.

— Государь, — сказал генуэзец, возвращаясь к императору, — помешать установке большой пушки можно только вылазкой.

— Нас мало, а их много, — отвечал Константин задумчиво. — На городской стене один воин стоит сотни в поле. Их пушка — первый опыт. Посмотрим, что из этого выйдет.

— Ты, государь, прав, — отвечал генуэзец.

Долго хлопотали турки, прежде чем установили на своё место чудовище, которое стало грозить Константинополю своим чёрным циклопьим взглядом.

— Дакиец недурный инженер, — сказал император, обращаясь : Джустиниани.

— Смотри, он везёт новые орудия, — генуэзец указал на длинные ряды волов, которые подвозили ещё несколько пушек.

Через некоторое время с обеих сторон чудовища расположились ещё такие же три медные жерла, которые, в случае успеха, должны были разгромить ворота святого Романа.

Установка других орудий продолжалась весь вечер. Солнце уже готово было исчезнуть в пурпурном сиянии на горизонте, когда султан вышел из своей палатки и снова приблизился к большой пушке, у которой находился пушкарный мастер с помощниками.

Урбан опустился на колени:

— Уйди, государь. Тебе грозит здесь опасность.

Магомет гордо усмехнулся:

— Ты навёл пушку на ворота?

— Да. Но умоляю тебя, государь...

— Довольно. Встань и начинай стрельбу.

Дакиец молча положил наружный конец фитиля в горшок с раскалёнными угольями, и когда он загорелся, то все помощники пушкаря разбежались. При орудии остались только Урбан и Магомет.

— Отойдём, государь, на два шага; нам лучше будет виден полёт ядра.

Фитиль догорел. Из дула блеснул свет, показалось белое облако, и раздался оглушительный удар.