Шрифт:
Дж. помогает Камилле сесть в автомобиль и передает ей записку. Она прочтет ее позже. В ней написано: «Королек мой, моя малышка, желанная моя. Мне нужно многое тебе сказать, тебе одной. Встретимся завтра днем. Я буду ждать тебя в авто у вокзала Стреза».
Тем же вечером мсье Эннекен обнаружил записку. Камилла вложила ее в томик стихотворений Малларме на своем письменном столе. Масляная лампа коптила, и Камилла попросила мужа поправить фитиль. (В их парижском особняке уже провели электричество.) Мсье Эннекен случайно столкнул книгу со стола, и записка выпала на пол. Мсье Эннекен поднял книгу и сложенный листок бумаги, который его заинтриговал: он решил, что Камилла начала писать стихи. Он развернул листок и увидел подпись. Вложив записку в книгу, он поцеловал Камиллу в макушку и вышел из спальни, будто ничего не произошло.
Ничего не подозревавшая Камилла велела горничной набрать ванну и решила проигнорировать записку, хотя и продолжала задаваться вопросом: «Что во мне заставляет его забыть об осторожности и рассудительности?»
Четверть часа спустя мсье Эннекен, оценив весь масштаб нанесенного ему ущерба, ворвался в спальню жены, словно только что узнал о супружеской измене. Дверь стукнула о стену. Камилла сидела в пеньюаре, распустив волосы. Мсье Эннекен, не повышая голоса, процедил сквозь зубы:
– Камилла, ты с ума сошла. Изволь объясниться.
Она удивленно посмотрела на него.
– Раскрой книгу. Ты прекрасно знаешь, что в ней. Там записка… Любовная записка, адресованная тебе. От кого она?
– Ты не имеешь права за мной следить. Это унижает нас обоих.
– От кого она?
– Ты ее прочел, она подписана, так что тебе прекрасно известно, от кого.
– От кого она?
– Вот ты мне и скажи, от кого. А еще скажи мне, сколько записок я от него получила. Морис, ты ведешь себя глупо.
– От кого она?
Мсье Эннекен встал перед ней, сжав кулаки и чуть наклонив голову. Он глядел на макушку Камиллы, на то место, которое поцеловал, прежде чем удалился обдумывать дальнейшие действия. Камилле, сидевшей в кресле, надо было либо откинуться на спинку, будто в страхе отшатываясь от него, либо не менять позы и смотреть на его цепочку от часов в нескольких дюймах от лица. Камилла уставилась на золотую цепь.
– Мне нечего стыдиться, – сказала она. – Я не собиралась ему отвечать и, поверь мне, не давала никакого повода для написания этой нелепой записки.
– От кого она?
– Морис, тебе больше нечего спросить? Спроси меня, что случилось. Спроси меня, прежде чем делать какие-то выводы.
– От кого она?
– Господи, да что с тобой стряслось?
– Я хочу услышать, как ты произнесешь его имя.
– Нет уж, я этого удовольствия тебе не доставлю.
– Вот именно! Потому что ты прекрасно понимаешь, что голос тебя выдаст. Ты не сможешь сдержать своих чувств – так называемых чувств. Назови его имя.
– Нет. Морис, что за вздор?! Прекрати!
– Ты отказываешься? Ну конечно, ты отказываешься. Я видел вас вдвоем. Боже, как я был слеп! Я же тебе доверял. Но теперь мне все ясно. С первой же минуты ты глаз с него не сводила, не отходила от него ни на шаг, перешептывалась с ним, переглядывалась…
– Ты с ума сошел! Как ты смеешь меня в этом обвинять? Я ничего не сделала.
– Ничего не сделала? Разумеется, за два дня ты ничего не сделала, как ты изволила выразиться. Но ведь хотела? Хотела! Ты его завлекала, как… как шлюха.
Камилла бессильно оттолкнула его, понурилась и заплакала.
– Завтра днем мы возвращаемся в Париж, – заявил мсье Эннекен. – Вели Ивонне собрать чемоданы. – Он подошел к двери и обернулся. – Твое бесстыдство омерзительно и вульгарно! Подумать только, за два дня, у меня на глазах, в крошечном городишке, где друг от друга никуда не деться…
– Никуда не деться?! – сердито всхлипнула она.
– Завтра утром я ему объясню, что если еще раз увижу вас вместе, то застрелю его – и любой французский суд меня оправдает. Я убью его как…
– Не благороднее ли вызвать его на дуэль?
– А, ты возомнила себя великой куртизанкой? Увы, у тебя для этого нет ни шарма, ни деликатности. Вдобавок мы живем в двадцатом веке.
– Умоляю, не говори ему ничего!
– Ему?!
В вырезе пеньюара виднелась ее белая вздымающаяся грудь.
– Хорошо, давай вернемся в Париж, если тебе так хочется, – проговорила Камилла. – Но прошу тебя, не надо с ним разговаривать.
– Боишься, что я от него о тебе узнаю?
– Как хочешь.
Он вытащил ключ из замка спальни и вышел. Ключ он забрал, чтобы Камилла не закрылась в спальне, как прежде делала после ссоры; к тому же, решил он, стоит прийти к ней попозже и отыметь ее, как шлюху.
Камилла спала беспокойно. В шесть утра она встала. Мужа в его спальне не было, постель осталась несмятой. Камилла распахнула ставни. Безоблачное небо сияло голубизной. День еще не вошел в свой ритм; время казалось вытянутым, как улица с редкими прохожими. Длина дня и глубина голубого неба выглядели сценой, размеры которой заставили Камиллу вздрогнуть. Из окна виднелся вокзал.