— Отлично, пойдем и мы посмотрим, — заговорил Джефф, отстегнув ремень безопасности. — Может, ты все же соблаговолишь мне объяснить причину своего упрямства?

— Я бы не хотела встречаться ни с кем из своих старых знакомых, — затравленно посмотрев на него, пояснила Миа. — А кроме того, на выставке есть несколько работ Глена. Он и сам наверняка будет здесь. И я не хочу видеть его. Я этого не вынесу.

— А, это твой бывший сердечный друг? Она лишь кивнула.

Джефф перегнулся через спинку своего сиденья и извлек валявшуюся на полу рыжую бейсбольную кепку команды Криса. — Это будет отличная маскировка, — уверил он Миа с совершенно серьезным лицом. — Не сомневайся. Я сам тоже ей пользуюсь, — и он нахлобучил кепку ей на голову, поглубже опустив козырек.

Миа развернула к себе зеркало заднего вида и оценила свое отражение. Несомненно, она будет единственной из всех посетителей галереи, напялившей на себя бейсбольную кепку, однако в качестве маскировки кепка могла сойти. Она решительно подобрала концы волос под кепку, поставила на место зеркало и сказала:

— Ну что ж. Пойдем посмотрим.

Ее обрадовало изрядное скопление публики в залах галереи, обрадовала возможность остаться незамеченной среди толпы. Джефф купил у входа брошюрку, а Миа купила еще две, разглядев обложку. Это была фотография скульптуры ее матери.

— Это моя, — пояснила она, ткнув пальцем в брошюру.

Джефф взглянул на фотографию. На ней была изображена бронзовая скульптура женщины, державшей на коленях корзину с вязаньем.

— Да ты что!

— Честно. Это моя. Вот, смотри, — и она махнула рукой в сторону центрального зала, открывшегося перед ними Ее скульптура сразу бросалась в глаза, так удачно она была расположена. Щеки Миа покрылись румянцем от гордости, а в глазах стояли непрошеные слезы. Ее ошеломило зрелище сотворенного ее собственными руками чуда. Словно ожила какая-то часть ее души, души, которой она придала внешность своей матери и которая жила отныне своей, независимой от Миа жизнью.

Они присоединились к зрителям, толпившимся вокруг мраморного постамента, на котором помещалась статуя. Она была всего двадцати грех дюймов в высоту. Лиз Таннер сидела на маленьком стульчике, в знаменитом тюрбане на голове, черты ее лица искажены болезнью, однако не утратили своей жизнерадостной привлекательности. На ней были надеты свободного покроя блузка и длинная, мягкими складками спадавшая с колен юбка. Корзинка, полная клубков шерсти, покоилась в ее ладонях. Несколько петель пряжи свисали через край корзинки, а одна, самая длинная, мягкими завитками опутывала ее сухую икру и изящную ступню. В ушах висели тяжелые круглые серьги. Они придавали ее облику что-то цыганское.

Джефф наклонился вплотную к постаменту, чтобы прочесть то, что было написано на маленькой латунной табличке.

— «Лиз и ее пряжа, — громко раздался его голос. — Терракота, отлитая в бронзе. Миа Таннер». — Он обернулся к ней с широко распахнутыми от восхищения глазами, а она лишь молча пожала плечами, почти ничего не видя из-за застилавших глаза слез.

— Так, небольшая безделушка, которую я состряпала на досуге, — пробормотала она.

— Миа, — он благоговейно прикоснулся к щеке скульптуры, — как ты смогла такое создать? Как тебе удалось передать это выражение лица? И почему у нее на голове тюрбан?

Миа медленно обошла вокруг статуи. Высоко в сводчатом потолке зала были устроены огромные окна, и лившиеся сквозь них потоки солнечного света придавали бронзе теплый живой оттенок свежего меда.

— Мама болела раком, — объяснила Джеффу Миа. — Она позировала мне, когда у нее были периоды ремиссии. Хотя это у нее так никогда как следует и не получалось.

— Она умерла?

— Да.

— Прости. Выглядит она очень молодо.

— Ей было всего сорок восемь лет.

— А что за разновидность рака? — Джефф по-прежнему не сводил глаз со статуи.

— Грудь. — Миа обошла статую кругом и остановилась рядом с ним. — А умерла мама он инфаркта. Ее организм не выдержал химиотерапии. Рак почти полностью уничтожил ей легкие.

Джефф в порыве сочувствия сжал было ей руку, но тут же отпустил, словно чего-то испугавшись.

— Прости, — сказал он, почти вплотную приблизив свою голову к ее. — Я помню, что тебе не нравятся чужие прикосновения.

— Почему ты так решил? — удивлено спросила она.

— Помнишь, тогда вечером, у тебя в коттедже, я обнял тебя, а ты вся замерла. Ты была просто ледяная.

Миа тупо уставилась на корзину с пряжей в руках ее матери. Вот уж чего она про себя никогда бы не подумала — что она способна проявлять холодность. Джеффу и в голову не могло прийти, как снедает ее тоска по человеческой ласке.

— Она тоже была художницей? — спросил Джефф, словно не замечая ее молчания.

— Нет. Она любила вязать, но это совсем другое. Она была гораздо ближе по характеру с моей сестрой, чем со мной. Вела себя зачастую совсем по-детски. В нашем семействе роль взрослого была отведена мне.