– Аннель, провидение выше нас и не позволяет нам быть вместе. – И замолчал, ожидая, что я скажу на это; но я решила не отвечать. – Вы самая чудесная женщина, которую я когда-либо встречал. Самая рассудительная и… самая незабываемая.

И тут словно кто-то дернул меня за язык:

– Но вы же со многими встречались! И неужели я такая уж и незабываемая?

Он абсолютно серьезно посмотрел на меня, потом неожиданно улыбнулся и совершенно иным тоном, мгновенно отключив чувственный накал, произнес:

– Любая женщина чудесна, и ни одну из вас нельзя забывать. А вы к тому же еще и весьма умная. Другая бы рыдала или вытворяла еще что, но вы… Я поражаюсь вам! Порой такое чувство, что вы воспитывались в совершенно другом месте или вам совершенно не столько лет, на сколько вы выглядите… О, не оскорбляйтесь! Я пытался сказать комплимент, но он получился весьма неуклюжим. Вы необычайно мудры.

Я лишь склонила голову набок, призывая его продолжать, и, поколебавшись, Джонатан снова заговорил:

– Ваш кузен приходил ко мне после нашей встречи в роще. У нас с ним состоялся… мужской разговор, и он дал мне весьма четко понять, чтобы я оставил вас в покое. Знаете… Мне пришлось проникнуться. И еще он намекал на что-то странное с вашим отъездом… На вашу значимость… Не знаю, что он имел в виду – я сразу после увольнения приехал в поместье. Отец устроил все так, чтобы я не успел оказаться в столице, и поэтому я не в курсе произошедшего. Но думаю, это и неважно… важно лишь… что вы думаете обо мне.

Я помолчала.

– Вы замечательный, Джонатан. Галантный и обходительный кавалер. И если бы все сложилось по-иному, мы провели бы с вами незабываемое время. Я в этом уверена. Но не судьба.

– Значит, я не разбил вам сердце? – как-то облегченно уточнил он.

– Не успели, – покачала головой я. – У нас с вами просто не хватило времени. Возможно, будь его больше, все бы сложилось иначе, но…

– Сложилось так, как сложилось, – закончил он за меня и, взяв руку, поцеловал. – Прощайте, Аннель, и пусть Господь вас хранит.

– И вас, – выдохнула я.

Но неожиданно Джонатан устремился ко мне и впился в губы сводящим с ума поцелуем. Я, не сдерживаясь, ответила.

– На прощанье, – прошептал он, оторвавшись от меня.

– На прощание, – так же тихо повторила я и провела пальцами по его лицу. На левой скуле я нащупала уплотнение, а поверх него засохшие корочки. Похоже, здесь было содрано. Или?.. – Что это? – спросила я.

– Ерунда! – улыбнулся он. – Неудачно входил в темную комнату. – И, еще раз крепко поцеловав меня, добавил: – Все, ступайте.

Я поднялась и, не оборачиваясь, пошла к выходу. Больше мы с ним не виделись.

А Себастьян задержался у нас надолго. Поначалу он делил комнату с Питером, а когда в сентябре мы справили грандиозную свадьбу Меган, переселился в небольшой закуток, больше похожий на чулан, нежели на комнату. Для венчания я отдала невесте одно из своих платьев, подаренных мне герцогом. Она была так хороша!

Веселились всей деревней, а потом счастливо провожали молодых… до нашего же дома.

Когда жизнь вошла в прежнюю колею и потянулись обычные будни, мы вернулись к прежней работе – заготовке на зиму, обустройству флигеля. А еще я надеялась, что мне удастся сбежать между приездом его преосвященства епископа Тумбони и отъездом Себастьяна. Я поняла, что они от меня не отступятся и все же увезут обратно в столицу. Однако маркиз прочно засел в Адольдаге. То ли все не верил, что я перестала видеться с Джонатаном, или тому была иная причина, но он наравне с моими домашними трудился, ел, спал… В общем, он жил той же жизнью, что и мы.

Я злилась на него долго. Отчего – даже не знаю. Похоже, из принципа. Так и норовила сказать ему какую-нибудь гадость. Но, надо отдать ему должное, он стоически терпел все мои выходки и попытки спровоцировать конфликт. Лишь единожды он не выдержал и, когда я бросила нечто язвительное по отношению к нему, как истинный джентльмен, предложил мне прогуляться, чтобы на свежем воздухе обговорить проблему.

День был пасмурным, и уже по-осеннему тянуло сыростью от земли. Листва на деревьях стала наливаться первым золотом и багрянцем, а трава поникла, перестав радовать глаз своей зеленью. И лишь бархатцы на клумбе да алиссум по-прежнему услаждали взор яркостью цветов.