Алексею показался этот текст не очень интересным. Каково же было его удивление, когда во второй книге он нашёл всё то же самое! Ещё сильней Алеша удивился, обнаружив, что вторая книга вовсе не из этой серии. Напротив, на обложке значилось: «Антигламур!». Но продавцы, должно быть, не ошиблись, положив две серии с такими разными названиями на один стенд… Грустная училка вскоре унесла с собой «гламурный» том, а дива с голой поясницей и на шпильках избрала вещицу из противной серии.

Первой книгой в магазине, где Алёша понял все слова, являлась вещь с названием «Этикет для стервы».

«Стерва, – говорилось там, – не ковыряет в зубах вилкой, держит её в левой, а нож в правой, никогда не чавкает и не кладёт костей на скатерть. Если стерва настоящая, то ей вообще не придёт в голову пить чай, не вынув ложки!».

Это, без сомнения, было очень любопытно. Стремясь узнать побольше в женской психологии, Алёша проглядел труды «Стерва на кухне», «Стервы на работе», «Стерва и постель» и «Гороскоп для стервы». Оказалось, что в бабулькины рассказы, что, мол, «только после свадьбы» стерва никогда не верит. Верит она только в вещи прогрессивные, стервозные, такие, как фен-шуй, китайский гороскоп и магия друидов. «Интересно, есть ли в этих странных книгах что-нибудь насчёт Снежаны?» – рассуждал Алёша.

Его созерцание было прервано Артёмом, вышедшим внезапно из-за полки с кипой книг.

– А-а, вот ты где! – сказал писатель.

И тотчас же предъявил Алёше свой «улов»:

– Гляди! Вот это лучший автор в наше время! Я открыл его недавно… Но ты знаешь… – тут Артём понизил голос. – Это рупор Революции. Вождь. Гений. Просветитель. Если что…

Алёша понял: если что, – точней, не «если», а «когда» – когда начнётся Революция, писатель будет с ними. Он – один из Светочей прогресса, тех, кто борется бок о бок с ним, с Аркадием, с Артёмом…

Алоизий Омлетов.

– Что, стёбное имечко, да? А он постмодернист!

На обложке было нарисовано чего-то походящее одновременно на помойку, мужской член, труп шахида, унитаз и красную звезду.

– Нехило, – сказал Лёша. – А я это… я гламур смотрел… Там полкниги из названий брендов состоит.

– Полкниги? – вдруг задумался Артемий.

И внезапно закричал:

– Блин! Эврика! Придумал, мать твою!

Схватил Алёшу за рукав и поволок его из магазина:

– Всё домой, быстрей!

Спустя пару минут отчаянного бега в сторону общаги, он помиловал Двуколкина, который наконец-то смог понять, откуда спешка:

– Блин, Лёха, я придумал! Я придумал, где взять эти грёбаные тыщи! Напихаю в книгу всяких брендов! Надо торопиться, чтоб сегодня же закончить! Чтобы к вечеру… Блин, Лёха! Это ж, мать, ирония такая!

Спустя несколько минут два антиглобалиста уже ехали в трамвае, попрощавшись с мыслью добираться до общаги на своих двоих. Двуколкин с удовольствием подметил, что вагон весь грязный, что кондуктор зол, сиденья порваны, а пассажиры крайне недовольны. Увидеть эти вещи, как их обнаруживал Артём в своём романе, как давили на них все писатели, художники, все авторы любимой контркультуры, Алексей теперь считал изрядным революционным актом. «Всюду грязь, дерьмо, ложь», – произнёс он про себя. И поразился глубине сей мысли. Раньше, в бытность жителем Игыза, никаких подобных социальных обобщений он не делал!..

Артём молчал, всё думал о романе. Алексей смотрел в окно на город, почти ставший для него родным, на бессмысленно спешащие машины, мрачные дома, до половины скрытые рекламными щитами, и от скуки читал надписи на них: «Жажда подскажет», «Скушай Твикс», «Будь на связи». Возле светофора чей-то нездоровый ум додумался поставить банку колы в человечий рост. Невольно лезли мысли о том, как хорош, как чист, как честен был бы мир без всей этой рекламной ерунды, безмерных транспарантов («Сколько бы вышло портянок для ребят!»), без призывов днём и ночью купить Нечто, чтоб от этого стать Кем-то…

Алексеев глаз внезапно зацепился за довольно симпатичную особу. Она шла по тротуару мимо мега-банки с колой, отрешённая, духовная, протестная, с огромной рыжей шевелюрой. За спиной рюкзак с лицом одного символа Свободы, на ногах – решительные берцы, в руке – тубус. Алексей приник к стеклу. А вдруг это судьба?! И вот она уходит… Из трамвая к ней не прыгнуть, не подать сигнала, не позвать… Трамвай шёл быстро, девушка осталась позади. У Лёши защемило сердце. Кто она? Художница, наверно? И бунтарка… Девушка Аркадия? Двуколкин представлял её не раз. В той даме, без сомнения, красавице, чьё сердце отдалось соседу и чьего лица он даже не увидел (даже голос слышал только искажённым от волнения) для Алёши мысленно слились все правды, доблести, прикрасы… И образ самой Революции…

– Как ты считаешь? – спросил вдруг Артём. – Если попиарить Революцию с экрана телевизора – сработает?

– Не знаю, – отвечал Двуколкин.

– Думаю, сработает, – ответил сам себе Артём и снова замолчал.

Алёша вновь прильнул к окну, но рыжая Свобода уже далеко отстала от трамвая. Что она читает? Алоизия Омлетова? А слушает? Быть может, Ману Чао? «Эльфийскую рукопись»? Или музыку своих друзей-альтернативщиков? Возможно, курит травку. И когда она под кайфом, к ней, наверное, несложно подойти… Возможно, на досуге эта девушка нередко пикетирует посольства гадких стран, срывает глупые рекламные плакаты, борется за сельву Амазонии. «В этом мире есть живые люди! И мы победим!» – сказал Алёша про себя.