Шрифт:
– Слишком болезненные воспоминания.
– Ну ладно, к этому мы еще вернемся. Значит, не поддерживали…
– Почему в прошедшем времени?
– неожиданно спросил Нисенбаум. Он всерьез встревожился.
– Хороший вопрос. Правда, ответ будет грустным. Сергея Семеновича больше нет, Моисей Залманович. Его убили. Вы не находите странным, что ваши новые друзья ничего вам об этом не сказали?
Тот помолчал.
– …Как он погиб?
– спросил он, наконец.
– Его задушили в собственной квартире. Недавно. А перед этим пытали. Ногти выдергивали и все такое - ну, можете вообразить. А незадолго до этого расстреляли его лечащего врача, и еще медсестра подвернулась, совсем уж непричастная. Прямо в поликлинике.
Теперь Нисенбаум замолчал надолго. Он понимал, что следователь из новых жаворонков не врет.
– Вы же не хотите, чтобы вас постигла та же судьба?
– осведомился Никита Владимирович.
– Очередная угроза?
– Совсем наоборот. Я отпущу вас хоть сию секунду. Вы не арестованы, вы изолированы для вашей же безопасности. И вы должны отдавать себе отчет в том, что ваша жизнь находится под угрозой, и что связано это с давнишними событиями, в которых, как ни прискорбно, участвовали вы и покойный Сергей Семенович. И что на вашем месте я не особенно доверял бы этим самым новым друзьям, которые не удосужились проинформировать вас о происходящем.
Вот это была ложь.
Во всяком случае, в той части филиппики, где следователь обещал сию секунду отпустить Нисенбаума.
Никто его не отпустит.
Но что с них взять? На то они и особисты.
Сообщение же о судьбе Остапенко произвело на Нисенбаума сильное впечатление. Кто-то начал охоту - зачем? Почему? И почему, в самом деле, ему не сказали? Непонятная скрытность, его особу всегда ценили - так ему казалось.
– Врача-то зачем?
– тупо спросил Нисенбаум. Никита Владимирович пожал плечами:
– Разбираемся. А что эсминец на Ладоге поднимают - про это вам тоже не сказали? Там, между прочим, заварушка нарисовалась.
Очередной удар.
Соломон Красавчик, если признаться, лишь в самых общих чертах знал о работах по подъему эсминца «Хюгенау».
– Вас используют, Моисей Залманович, - еще мягче сказал Никита Владимирович.
– Внаглую.
И Нисенбауму было трудно чем-то на это возразить.
Все его существо сопротивлялось откровенным разговорам с гэбистами, но этот тип выкладывал факты, от которых, увы, не отвертеться.
Действительно, его могли использовать. Он в самом деле стар, он не Джеймс Бонд. Да и Бонда вряд ли посвящали во все детали. Нисенбауму вдруг пришло в голову, что все его контактеры были всего лишь рядовыми агентами, что жизнь ни разу не сводила его с ключевыми фигурами.
– Задавайте ваши вопросы, - глухо произнес он.
– Я не обещаю, что отвечу на все. Но попробую.
«Когда ты признаешь факт сотрудничества с иностранными спецслужбами, ты ответишь на все», - злорадно подумал Никита Владимирович, у которого сразу улучшилось настроение. А вслух ответил:
– Вас, Моисей Залманович, никто не станет принуждать. Только… можно я буду называть вас Соломоном Исхаковичем?
Нисенбаум покачал головой:
– Не стоит. Соломон Красавчик умер.
– Ну, умер так умер. Для начала скажите мне: кто был человек, с которым вы нынче сражались в шахматы?
– Понятия не имею. Случайный любитель.
«Ах ты, старая сволочь. Ну, подожди».
– Напрасно вы так, - огорчился следователь.
– Я-то понадеялся, что процесс, как недавно говорилось, пошел.
– Пошел.
– Не туда он пошел. Вашего партнера пришили через пять минут после того, как вы расстались. Скажете, совпадение?
– Я вам не верю, - твердо произнес Нисенбаум.
– Да? Почему? Ну, может быть, документам поверите, - Никита Владимирович неспешно достал из папки большой желтый конверт, толкнул его через стол.
– Ознакомьтесь, будьте любезны.
Руки у Нисенбаума мелко дрожали. Конверт не был запечатан. Он вытряхнул пачку фотографий, где его партнер был запечатлен в самых разных ракурсах и с разного расстояния.
– Это ваша работа, - голос у Моисея Залмановича тоже дрожал.
– Вы - идиот, уж извините меня! Я не бранюсь, я любя, так сказать. Вы же понимаете, кто мы такие. Наша задача - задерживать иностранных агентов, допрашивать их, перевербовывать, использовать. В крайнем случае - отправлять за решетку или обменивать. А не убивать.
Снова похоже на правду.
– Вы понимаете, что ходите по лезвию ножа?
– дожимал следователь.
– Вы в шаге от пропасти.
– Кто его убил?
– И с этим разбираемся. Может быть, те же люди, что ликвидировали Остапенко. Может быть, нет.