Наш извозчик уверял, что мы засветло доберёмся до вершины Ай-Петри. Но начался довольно крутой подъём, ехать пришлось шагом. Скоро стало очевидным, что засветло мы никак до Ай-Петри не доберёмся. Ущелья и горы, покрытые лесом, тонули в розовом свете заката. Сделалось очень свежо, так что мы все, кроме Катёнушки, шли пешком, обгоняя лошадей. Дорога вилась всё кверху через лес. Воздух напоён был запахом какой-то цветущей «омелы», напоминающей душистый жасмин. Когда окончательно стемнело, по всему лесу вдруг, словно свечи, зажглись маленькие огоньки – светляки (жуки); «свечи» зажглись в траве и на ветвях деревьев, точно в опере «Сказание о граде Китеже» {685} ; обстановка была просто волшебная: тёмный лес, душистый чудный воздух и повсюду дрожащий свет южных светляков.

Наконец мы выехали из леса на плоскогорье Яйлы и часов в десять достигли турбазы, расположенной на самом перевале. Турбаза оказалась битком набита экскурсантами. Ночевать в ней не было никакой возможности. Рядом с базой помещалась метеорологическая станция, и я обратился к её директору. Он оказался исключительно любезным человеком, притащил в лабораторию несколько тюфяков и просил нас воспользоваться этим приютом. Спали мы, конечно, не важно, тем более что в этом же помещении спали два практиканта и один из них жутко храпел, но все остались довольны, что не пришлось всю ночь маячить под открытым небом.

Перед тем как укладываться спать, мы любовались со специально устроенной площадки сиявшей электрическими огнями Ялтой, которая была видна как на ладони, причём прямо под площадкой на расстоянии по отвесной линии в целый километр, а дальше – безбрежное море, но его в темноте не видно.

Рано утром, напившись чаю с красным вином (по поводу моих именин), которым мы запаслись в Бахчисарае, поехали по замечательному спуску через вековые сосновые леса. У водопада Учи-Су сделали привал, фотографировались. Не заезжая в Ялту, мы повернули вправо по Севастопольскому шоссе и по нижней дороге через виноградники мимо Ливадии и Ореанды подъехали к Чаиру. Помещение нам было обеспечено заранее, но не во дворце, а во флигельке, сплошь увитом плющом. В Чаире этим летом жил А. В. Щегляев, племянник Е. А. Богуславской, который только что женился на писательнице Агнии Барто. С ними мы списались, и они наняли нам это помещение.

Чаир знаменит, прежде всего, своими розовыми плантациями, и дворец, и флигель окружены ими. Выращенные здесь розы отправляют для продажи в Ялту. Около дворца имелся и обыкновенный цветник, а на самом краю над морем красовалась великолепная галерея, увитая вьющимися розами, и чудесная эспланада с двумя сходами к морю, вырубленными в скале. К сожалению, эти сходы, да и группы лавров в саду были сильно загрязнены: в Чаир постоянно приходили экскурсии из соседних домов отдыха, а никаких «удобств» для многочисленных посетителей предусмотрено не было, так что каждое укромное место использовалось для соответствующего употребления. Это были результаты поспешной пролетаризации Южного берега Крыма.

Дальних прогулок мы не предпринимали. Ходили, впрочем, в соседний «Мис-Хор» на запад и в противоположном направлении к «Ласточкиному гнезду». Да ещё я один поднимался в «Гаспру», посмотреть этот академический дом отдыха. Состав отдыхающих приятный, я сразу встретил академических знакомых.

Рядом с Чаиром помещается дача «Крамарж». Здесь отдыхал Н. А. Семашко с женой певицей Гольдиной и целой компанией артистов и артисток театра Станиславского. С балкона нашего флигелька по вечерам было слышно, как шумно веселилась театральная компания, как часто раздавались возгласы: «За здоровье Николая Александровича! Ура! Ура!». И слышать это приходилось не один вечер. А утром с чаирской эспланады можно было наблюдать небольшой крамаржский пляж: как венок из причудливых цветов, в пёстрых сарафанах отдыхали дамы, другие в изящных купальных костюмах плескались у берега. Но вот появляется в пёстром купальном халате милейший Николай Александрович, а за ним на подносах несут фрукты, напитки, виноград. В «венке орхидей» движение – все приветствуют любимого хозяина, а хозяин, скинув халат и оставшись в одних трусах, кидается в море и плавает и кувыркается в воде не хуже дельфина.

Как-то прохожу я перед вечером по узкой улочке между Чаиром и «Крамаржем». За каменной невысокой оградой Крамаржа слышу возгласы, смех. Я забрался на кучу щебня и заглянул через ограду – картина из времён «Версаля». Пёстрые «орхидеи» играют в волейбол, а Семашко как судья сидит верхом на стуле и считает: «Три-ноль, три-один, четыре-один». Приятно было наблюдать людей, которые искренно веселятся, приятно было видеть, что Семашко, которого я знал как высококультурного и озабоченного народного комиссара, решавшего большие дела и берущего на себя огромную ответственность, – просто весёлый, приветливый хозяин.

К Н. А. Семашко я, конечно, невольно отношусь с предвзятой симпатией, вспоминая, как он принял меня в 1920 году, когда я хлопотал о снабжении Саратовского университета, как он помог мне освободиться из узилища в 1921 году и так по-человечески разговаривал со мною после моего освобождения и другой раз, когда я хлопотал о сохранении за собой Дубны {686} .

Съезд физиков в Одессе {687}

В 1930 году во второй половине августа был созван съезд физиков в Одессе {688} . Это был последний «общий» съезд. После него стали устраивать «конференции» по специальностям. Может быть, это и рационально, но мне лично очень жаль, что общие съезды больше не собираются. Всегда было полезно потолкаться среди интересного общества, послушать доклады на самые разнообразные темы. Может, особенно умнее мы от этого не становились, но общий тонус повышался. Конференции по большей части проходят довольно вяло, собираются люди, которые и без того весьма часто встречаются и иногда удовольствия от этих встреч не получают. Впрочем, одна из конференций по акустике была многолюдна и интересна, это было году в 35-м, в расцвет ультра-, инфра-, электро– и других акустик. Теперь акустику заслонили всякие атомные процессы.

Митюня в январе 1930-го окончил университет и работал уже в ВЭИ, Танюша была студенткой химико-технологического факультета Плехановского института, Мураша – студенткой жирового техникума, так что всё семейство по положению о съезде могло быть его членами. Все впятером мы и отправились в Одессу. С нами же ехали на съезд в качестве переводчицы, так как опять было много иностранцев, Елена Анатольевна Богуславская и ряд Митюниных товарищей по университету.

В научном отношении съезд оказался бледным. Было, правда, несколько интересных докладов, но их привезли иностранцы. Помню доклад о твёрдом гелии {689} , на общих собраниях делались обзорные доклады, но никто ни содержанием, ни формой не блеснул. На одном из общих собраний ожидали доклада химика Н. А. Шилова, но оказалось, что перед самым отъездом в Одессу, Шилов скоропостижно скончался {690} . Говорили, что он увязался с молодёжью в какую-то горную экскурсию, не рассчитал своих сил и, возвратившись переутомлённый, умер от паралича сердца.